Читать книгу "Рыцарь нашего времени - Татьяна Веденская"

Стоит отметить, что решение судьи было изрядно подогрето определенной денежной суммой, переданной судье через «хороших знакомых» от Степаниды Ивановны. Выложив почти все скопленное за несколько лет, Степанида жила мечтой прижать к груди свою «настоящую» дочку. На «поддельную» Ирину-Адриану она почти не смотрела. Впрочем, кормила и поила до последнего, и маленькая черненькая Адриана до конца не понимала, отчего это ее мама с такой готовностью отдает ее в чужие руки.

Совсем еще маленькие, девочки права голоса в вопросе о собственной матери не имели. Когда в судебном заседании объявили о решении вернуть дочерей биологическим родителям, обе девочки рыдали. Адриана — будущая настоящая Адриана — рыдала даже громче, чем Ирина. Как ни крути, она любила Степаниду Ивановну. И ей было больно, очень больно слышать от теперь уже неродной матери колкие слова.

— Вот там теперь твоя мама, Ира, иди к ней. А я тебе не мама. Твою маму зовут Наринэ, — Степанида еле сдерживалась от желания окутать любовью родное дитя. Наринэ стояла напротив, с сухими глазами и смотрела, не отрываясь, Ирине вслед. Ее рука крепко держала маленькую ладошку незнакомой чужой родной дочки, но глаза ее не отрывались от рыженькой головки. Судебным решением любви из сердца не вынешь, и Наринэ стала любить обеих девочек. Наринэ была такой от природы, и даже если Адриана рыдала в первые дни, это быстро прошло, и заботливые, терпеливые руки Наринэ Казарян залечили ее раны, чего было совершенно невозможно сказать об Ирине — той Ирине, что сама теперь рожала в квартире на проспекте Мира и не желала под страхом смерти ехать в родильный дом. Ее можно было понять.

Степанида Ивановна требовала от Ирины незамедлительно забыть и Наринэ — родную если не по крови, то по сердцу, принять ее, чужую женщину, и отвергнуть теперь уже недействительное имя. Ирина возненавидела ее за это. Узам крови придается слишком большое значение. Ирине было совершенно все равно, какого цвета у нее волосы и насколько она похожа на детские фотографии Степаниды Ивановны, она воспринимала в штыки их ласковые заигрывания и подарки, отказывалась забывать Наринэ, которую, единственную, считала своей настоящей матерью, а Степаниде Ивановне упорно говорила «вы». Колючий запуганный ёжик, ее реакция обижала Степаниду. И то, что при любой возможности Ирина бежит в дом к Наринэ, что отказывается откликаться на красивое русское имя Ирина и в школе упорно продолжает подписывать тетрадки чужим теперь именем Адриана Казарян.

Уговоры не действовали, ласка отвергалась. Вскоре Степанида Ивановна с ужасом поняла, что надежды на единение и обретение друг друга тают, как снег в жару. Ирина вдруг вздумала быть вегетарианкой, это в таком-то юном возрасте — да это же просто вредно. Скандалы переходили в другие скандалы, еще более громкие, а обиды становились настолько огромными, что заполняли весь дом. В конце концов Степанида потребовала, чтобы Ирина БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ СМЕЛА ходить в дом к этой проклятой Наринэ. Тогда Ирина сказала, что знать она своих якобы родных родителей не хочет и считает их совершенно чужими людьми.

Как ни странно, после этого отношения между всеми сторонами несколько улучшились. Хотя стена между матерью и дочерью только укрепилась, а запрет на визиты в семью Казарян остался в силе, крики стихли. Ирина стала жить сама по себе, а родители — сами по себе. Наринэ Казарян тихо любила обеих девочек, прижимая к сердцу и ту, и другую, и этих коротких, воровски украденных минут хватило, чтобы Ирина в конце концов смирилась с тем, что случилось, и приняла хотя бы имя. В шестнадцать лет она хотела поменять паспорт, чтобы отказаться и от него, но именно Наринэ отговорила ее от этого, пытаясь выступить адвокатом Степаниды, как это ни странно.

— Она — простая женщина, — говорила Наринэ, наливая Ирине чай и поглаживая по волосам. — Она просто хотела быть рядом со своей дочерью. Разве она могла подумать о том, что это так сильно подействует на тебя.

— Но почему она не могла оставить все, как есть? Ведь мы же жили рядом, могли бы видеться. Зачем был нужен этот суд? Почему она не дает мне приходить сюда?

— Она хочет, чтобы ты любила ее, а меня — не любила, — тихий бархатный голос Наринэ переливался нежной мелодией, действовал усыпляюще, и Ирина обожала легкий акцент, который все еще оставался у той в голосе. — Она просто забыла, что люди не могут выбирать, кого любить, а кого нет.

— Но почему? Почему не могут?

— Не можем — и все. Зато если уж мы кого-то любим по-настоящему, этого у нас никто отобрать не может. Что бы ни происходило, каким бы ни был суд и что бы нам ни запрещали. Я люблю тебя и люблю Адриану. И я уверена, что от такой любви к вам, девочки, я стала самым счастливым человеком в мире. Я бы хотела, чтобы ты тоже любила.

— Я люблю тебя, мама.

— Я бы хотела, чтобы ты полюбила и ее. Она искала тебя, но почему-то Бог так и не дал ей тебя найти. Может быть, однажды. — Наринэ говорила, и Ирина успокаивалась. Иногда Наринэ просто тихо пела спокойные переливчатые песни. Она вступалась за Степаниду, старалась не заострять углов, не звала Ирину на праздники, хотя и мечтала ее там увидеть. Потом Наринэ умерла, и противостояние закончилось. Ее полной победой, естественно. Ибо место матери в сердцах обеих девочек так и осталось навсегда за ней. А Адриана стала самой близкой, самой лучшей подругой для колючего рыжего Ёжика, и, продолжая дело матери, она приглядывала за Ириной, стараясь приблизить тот день, когда в душе подруги поселится мир. Она-то знала, что Ирина не рождена такой — она стала такой, ее сделала такой ее собственная мать, запретившая ей любить.

И, что самое неприятное, Степанида Ивановна, живущая мирно со своим мужем в своей квартире, не имела ни малейшего понятия о том, что натворила. Она продолжала надеяться, что со временем все как-нибудь образуется. И что бывает и хуже — вон, у других, посмотрите, дети вообще наркоманы. А моя-то хоть и вегетарианка, а не пьет, не курит, не шумит и за квартиру платит. Степанида Ивановна научилась кое-как принимать эту полнейшую отчужденность, но только до того дня, когда Адриана пришла к ней в дом и рассказала о том, что Ирина ждет ребенка. Адриана — та самая, которую она своими руками отвела к Наринэ и о которой после этого вспоминала, может, пару раз, к которой она ревновала, перед которой, как ни крути, до сих пор испытывала некое гложущее чувство вины — Адриана пришла и рассказала, что Ирина уже скоро будет рожать. Она решила, что Степаниде Ивановне и ее мужу обязательно нужно об этом знать. Адриана до сих пор не оставляла надежды всех примирить. В этом она пошла в свою мать. Даже Степанида Ивановна теперь признавала это.

Может быть, и не стоило разделять их. Может, надо было как-то договориться и оставить все, как есть. Может быть, так и было бы лучше. Жили бы одной большой странной семьей, раз уж судьба нас свела всех вместе, переплела в этот дурацкий клубок. Может быть, было бы лучше. Может быть. Кто ж знал. Степанида Ивановна вдруг поняла, что страстно мечтает увидеть внука. Или, может быть, внучку. Хоть бы одним глазком! Может быть, Адриана уговорит Ирину и та согласится показать ребенка? Как бы было хорошо!

А Ирина тем временем боялась только одного, что ее заберут в роддом, а там… случится что-то еще, что-нибудь глупое и ужасное, и ее ребенка, ее Лилию, тоже перепутают, тоже повесят не те бирки, не те указатели, опечатки, помарки и кто их там знает, что там у них еще. Однако, хочешь — не хочешь, а когда рожаешь, так мало зависит от того, что ты хочешь. Гриша вызвал «Скорую», и она была уже даже рада, что он сделал это. Лишь бы все хорошо кончилось!