Читать книгу "Клятва разведчика - Олег Верещагин"

— Ну и куда ты опять спешишь? — ласково спросил я. — Мы ещё не уходим.

— Мне же работать надо… — сглотнул он. — Я ни слова… христом-богом…

— Бога не трогай, — сказал я, взяв его за ворот. — Ты себе бога уже нашёл. И зовут его не Христос. Запомни. Я стою и смотрю. А ты пойдёшь работать. И если нам помешают зарабатывать на хлеб, то тебя не спасёт даже наша смерть. Иди, родимый. И помни мою несказанную доброту…

…До полудня мы обработали ещё один эшелон с пехотой и состав с чем-то под брезентом. Во втором случае появилась-таки железнодорожная охрана, чтобы распереть нас (не как диверсантов, а просто как бродяжек), но ехавшие в сопровождении солдаты подняли рёв и развернули жэдэшников обратно. Когда этот эшелон отошёл, Сашка сказал:

— Штурмовые орудия везут. Петлицы зелёные с розовой окантовкой и розовыми просветами в катушках…

— И под брезент заглядывать не надо, — усмехнулась Юлька.

К сожалению, мы не свалили, а решили, что для чётного числа обработаем четвёртый состав, который должен был придти вот-вот. Агентура не ошиблась. Состав пришёл.

И привёз маршевый батальон эсэсовцев в дивизию «Полицай». Мы поняли, что лажанулись, как раз когда они уже посыпались на перрон и смываться было поздно. Молодые здоровые мужики вообще-то восприняли наше выступление как должное. Именно как должное, а не просто как неожиданное развлечение, и это было не слишком-то приятно. А самое главное, что часовой, ублюдок, не ворохнулся даже возле тендера.

Вдобавок ко всему, когда мы выдохлись, один из офицеров подозвал кого-то из наших и тот перевёл вопрос, обращённый ко мне:

— Господин офицер спрашивает, — в глазах человека было сочувствие и восхищение нами, — что умеешь ты?

— Я импрессарио, — бухнул я. Мужик разинул рот. Немец явно понял слово «импрессарио» и захохотал, остальные — тоже.

— Ты умеешь драться? — снова перевёл мужик вопрос. Я, не понимая смысла вопроса, ответил честно:

— Я занимался боксом.

Немцы снова поняли без перевода. Рискуя всё провалить, я сразу добавил, вообразив, что понимаю, что к чему:

— С нашими я драться не буду, я не клоун…

Про клоуна мужик не перевёл, наверное. Эсэсовец усмехнулся и крикнул, повернувшись к вагонам, откуда смотрели те, кому лень было толкаться среди толпы:

— Хэй, Гюнни!

К нам подошёл…

Странно, я никогда не задумывался, есть ли у немцев сыновья полков. А они, судя по всему, есть.

— Это Гюнтер, — сказал мужик. — Будешь драться с ним. Если победишь — получите консервы. Если нет — получите шомполов, а девчонка поедет с нами… с ними, парень…

Влипли…

Белокурый парнишка моих лет — пониже, но крепкий, плечистый, с густой чёлкой — снимал сшитую явно по мерке куртку и рубашку. Глаза у него были холодные и ненавидящие. Краем глаза я увидел, как побелела Юлька. Я понимал: немцам ничего не стоит увезти её и если я одержу победу… но всё-таки в этом случае оставалась надежда. Ещё я видел Ромку — он стоял за спиной отвлёкшегося часового. В сумке под углём у него лежали две гранаты. С мальчишки станется запустить их сюда, чтобы нас выручить… Словно бы невзначай я покачал головой, глядя на него — и Ромка исчез за паровозом…

— Драться, так драться, — сказал я. — Переводи. Он дал слово. Воля победителя — закон. Я буду драться. Они победители. Но слово офицера тоже закон. Верность ему многого стоит… Переводи точнее. А на пряжке ремня у него написано, что его честь зовётся верность. Пусть он помнит об этом, когда я уложу их выкормыша. Точно переводи!!! — зло закончил я.

Мужик побелел, но перевёл, кажется, верно, потому что немцы умолкли, а офицер глянул на свой ремень. Гюнтер скривил губы — это была не улыбка, а чистейшее выражение презрения. Господи, да за что же он нас так ненавидит?! Может, у него разбомбили дом?! Но ведь не наши же, наши ещё почти и не бомбили Германию… Так за что же? Почему у него такие глаза, словно я его личный враг?!.

Мальчишка на полном серьёзе коснулся моих кулаков своими, чуть поклонившись. И отошёл в стойку. Офицер поднял руку, опустил её и сказал:

— Бокс!

Гюнтер тут же рвался вперёд и обрушил на меня ураган ударов. Они не отличались разнообразием, а сама стойка парня была старомодной (всё-таки с 1942 по 2005 год в боксе кое-что изменилось!), но скорость, а главное — бешенство заставили меня отступать. Потом сильнейший свинг в челюсть отправил меня наземь. Я не потерял сознания, но на какое-то время оказался в грогги — смотрел и не понимал, где я, что со мной и что надо делать.

— Брэк! — глумливо выкрикнул немец. — Айнс! Цвай! Драй! Фир!..

Я вскочил, уклонился нырком от бросившегося в атаку Гюнтера и нанёс ему прямой левой в солнечное, под приподнявшийся локоть.

Бой кончился.

Не опуская кулаков, я смотрел, тяжело дыша, как парня приводят в чувство. Двое или трое расстёгивали кобуры пистолетов, глядя на нас тяжёлыми глазами. Где-то в конце минуты Гюнтер начал подавать признаки жизни.

— Аллес, — сказал я. — Ихь бин… короче, я победил. Ваше слово, господин офицер?

— Камерад официр[48], — сказал эсэсовец. — Найн герр официр, кнабэ. Йа. Дас ист аллес. Гее![49]— и он сделал резкий жест рукой. — На, гее, вайта![50]

— А консервы? — спросила Юлька.

Глава 37

— И тогда Юлька говорит: «А консервы?» Он аж позеленел!

От смеха не смог удержаться даже Хокканен. Я, тоже посмеиваясь, выложил на стол листок в половину А4.

— Вот, я там несколько штук оставил.

Под красной звездой было написано:

Те четыре эшелона, которые сойдут с рельсов в ближайшие сутки —

дело рук отряда «СМЕРЧ»!

Трепещите, гады!!!

РОССИЯ — ВАША МОГИЛА!!!

— Бориска, это уж и лишнее, — сердито сказал командир и постучал меня согнутым пальцем по лбу. — А если догадаются? Это — остановят эшелоны…

— Не успеют, — помотал головой Ромка. — Мой уголёк с самого верха.

— Я больше всего боялась, — призналась Юлька, — что они у мальчишек номера на руках заметят.

— Не, мы их хорошо замазали, и сейчас не оттирается! — Сашка потёр предплечье. — А дело-то серьёзное… Артиллерию перебрасывают под Ленинград, — он передал командиру листок из блокнота. — Тут вся информация, мы потом, в лесу, записали.