Читать книгу "Собачий бог - Сергей Арбенин"

— Баба, а кто это к нам приходил?

— Кто-кто… милиционер приходил.

— Зачем? — округлила глаза Аленка.

— Ох… Про Тарзана твоего всё выспрашивал. Где был, да почему нет справки от ветеринара. Говорит, справки сейчас у всех должны быть, что собака не бешеная.

— И что, у всех соседей такие справки есть?

Баба остановилась, подумала. С удивлением взглянула на Алёнку.

— А ведь верно! И как это мне самой на ум не пришло? Пойду-ка я к бабе Клаве. Да к Наде зайду. Поспрашиваю. У них-то тоже кобели есть.

И баба, прикрикнув:

— Сядь, поешь! — стала одеваться.

Она вернулась через час, сердитая, тронь, — зашипит.

— Что, баба? — спросила Аленка. — Узнала про справку?

— Узнала, — кратко ответила баба и больше ничего не сказала.

Алёнка заперла Тарзана в стайке, чмокнула его в лоб на прощанье, и побежала домой.

Было уже темно. По радио рассказывали об успехах какого-то завода, который возглавил новый директор, или, по-новому, «внешний управляющий».

Баба поставила на стол тарелки с супом, нарезала хлеба, вскипятила чайник.

Аленка потренькала жестяным умывальником, наскоро вымыв руки.

Сели ужинать. Аленка съела всё и попросила добавку.

— Ты сегодня молодец, — сказала баба, наливая добавки, и почему-то вздохнула.

За воротами, у низкой ограды палисадника, стоял какой-то человек, глядел в освещенное окно. Ему был виден темный коридор, а в конце — часть ярко освещенной кухни. Там за столом, болтая ногами и весело что-то рассказывая, сидела маленькая девочка с тугими светлыми косичками.

Улица Карташова. «Губернаторский» дом

Был одиннадцатый час ночи, когда белая «Волга» остановилась перед чугунной витой калиткой. Трехэтажный краснокирпичный особнячок, окруженный пихтами, светился почти всеми окнами. Особнячок строили по проекту турецкой фирмы, и дом получился, как игрушечка — что внутри, что снаружи. Особенно почему-то умилял губернатора флюгер в виде парусника, установленный на шпиле на коническом жестяном куполе. Парусник показывал бушпритом, куда дует ветер, а при сильном ветре начинал весело трещать.

Правда, при чем тут парусник? Ближайшее море от Томска — за тысячу с лишним километров. Да и то — не море, а Ледовитый океан. По идее, надо было бы петуха установить. Но, во-первых, петух над домом губернатора — несолидно. Во-вторых — опять же, ассоциации нехорошие. Тут недавно внучка вслух сказку читала про золотого петушка. С очень неприятным финалом. Потом приставала: «а почему петушок старичка клюнул, а не шемаханскую царицу? Она же самая злая!»

Да и царь-старичок не из добреньких, — подумал тогда Максим Феофилактыч. И обрадовался: хорошо, что петуха на шпиль не посадили. А ведь было, было такое предложение…

Губернатор вылез из машины. У калитки с той стороны сразу же возникла громадная немецкая овчарка. Овчарка сдержанно гавкнула, помахала хвостом. Губернатор нажал на кнопку звонка. Над входной дверью был установлен маленький, почти незаметный с улицы объектив видеокамеры, вставленный в просверленный кирпич.

Над парадной дверью вспыхнули все лампы, во дворе сразу посветлело. Калитка щелкнула, открылась.

— Не жди, езжай, — устало сказал губернатор водителю.

— Так не положено, — ответил тот.

— Езжай, сказано! Я тут еще с собакой постою, воздухом подышу…

Водитель ничего не сказал, и плавно, почти бесшумно отъехал. Его машина только с виду была «Волгой». Внутри это был полный «Мерседес», изготовленный по спецзаказу.

Отъехав за угол соседнего дома, водитель развернулся, чуть-чуть подал вперед, чтобы был виден двор губернаторского дома, заглушил двигатель, выключил свет.

Губернатор неторопливо побрел по аллее из редких пихт к дому. Водитель хорошо видел, как он на ходу трепал овчарку за загривок. Потом поднял что-то с обочины, бросил к дому. Овчарка бросилась следом. Вернулась.

Губернатор присел на край скамьи из витого чугуна с деревянным сиденьем.

Сидел довольно долго. Наконец, поднялся, и пошел к входным дверям.

Водитель в притаившейся «Волге» облегченно вздохнул и повернул ключ зажигания: всё, на сегодня рабочий день закончен. Можно ехать.

Но в следующее мгновение он забыл и о ключе зажигания, и о рабочем дне.

Из-под пихты навстречу губернатору вышло какое-то чудовище. Водитель подался вперед, вгляделся. Это была огромная бело-серебристая собака.

Она спокойно вышла на аллею и села, глядя на губернатора светящимися глазами.

Овчарка крутанулась на месте, взвыла, и с неистовым лаем бросилась на Белую. А дальше произошло невероятное: громадная, тренированная, откормленная, обученная по всем правилам овчарка от одного взмаха лапы Белой отлетела, перевернувшись в воздухе.

А Белая сидела спокойно, не шевелясь, и смотрела только на губернатора. Максим Феофилактыч застыл на месте. Оглянулся по сторонам. Весь его вид выражал полнейшее недоумение.

Между тем овчарка вскочила, и, даже не отряхнув с себя снег, уже всерьез, как на учениях, бросилась на Белую, целясь ей в горло.

Белая снова взмахнула лапой. И овчарка оказалась на тротуаре, на спине, бешено молотя воздух лапами. А Белая положила ей лапу на брюхо, коротко нагнулась. Раздался визг и овчарка судорожно забилась на тротуарных плитках.

Максим Феофилактыч похолодел: из-под горла овчарки вытекала черная, слегка пенистая кровь.

Включился громкоговоритель, и раздался голос жены:

— Максим, что там такое??

— А черт его знает… — непослушными губами выговорил губернатор.

Белая внезапно поднялась, перешагнула через овчарку, и медленно, как бы нехотя, двинулась к неподвижно стоявшему человеку.

Максим внезапно опомнился:

— Вера! Выпускай Царя с Царицей! И ружье, ружье…

Он недоговорил.

Водитель тоже опомнился, ударил по газам. Машина пулей вылетела из-за угла, затормозила у витой чугунной калитки. Водитель выскочил, на ходу взводя пистолет.

— Семерых волчат убил, — услышал как будто сквозь сон губернатор. — Семерых.

Губернатор сделал шаг назад, не веря глазам и ушам.

Водитель подскочил к калитке, присел, изготовясь к стрельбе. Широкая спина губернатора мешала прицелиться. Водитель крикнул не своим голосом:

— Максим Феофилактыч! В сторону, в сторону!..

— А? — спросил губернатор, зачем-то приседая.

Между тем щелкнул замок входной двери, она раскрылась, выпустив двух здоровенных псин — московскую сторожевую и ротвейлера. С низким, хриплым рычанием они кинулись на Белую.