Читать книгу "Фатум. Сон разума - Виктор Глумов"

Она даже знала, где находится — в изоляте. И жалела, что не смогла оборвать свою жизнь по примеру Директора Танаки. Врач вежливо поздоровался и обратился к ней с вопросами о самочувствии. Девушка удивилась — она не должна была больше осознавать себя. Но осознавала.

— Мы применили новую методику, — сказал врач. — Вы больше не представляете опасности для общества.

Рука девушки метнулась к голове. Черных, густых волос больше не было. Ее обрили, и голову закрывала повязка. Девушке показалось, что вместе с шевелюрой она утратила часть своей личности. Она стала другой. Слабой. Одинокой. Обычной.

Ничего не отвечая, девушка посмотрела на врача.

Его улыбка потухла. Врач отвел взгляд.

* * *

Толстый голый мужчина сидел перед компьютером и, подергивая правой ногой, просматривал графики. Он играл на бирже и жил этим. Сегодня должен быть удачный день.

Нога застыла. Мужчина задышал часто, шумно, как вытянутый на берег сом. Капля пота сорвалась с носа — дома было жарко. Мужчина еще раз посмотрел на график. Потянулся и выключил монитор. Встал из-за стола; брюхо свесилось, фартуком закрыв срам.

Как же так?

Мужчина схватил телефон и позвонил другу, Джакобу. Джакоб умный, в колледже был первым по математике. Джакоб объяснит, что происходит.

— Что нам делать?! — заорал толстяк, как только друг ответил. — Что нам, мать их, делать?!

— Стреляться, — спокойно, с легким русским акцентом ответил Джакоб. — Экономика накрылась. Мировая экономика накрылась.

Толстяк запустил телефоном в стену, с силой пнул кресло. Не может быть. Сегодня он собирался сделать Мэрил предложение. Сегодня он должен был получить деньги. Как же так? Он разорен, разорен!

Пусть Джакоб стреляется. Он — русский. У него родители в Израиле. Русские — все дурные. А он не покончит с собой.

Пыхтя от натуги и негодования, толстяк оделся, сунул ноги в туфли и отправился в центр города — требовать компенсации у правительства. Он чувствовал, что поступает правильно, что сотни обманутых граждан, тысячи обманутых граждан Соединенных Штатов Америки спешат на митинг. И его место там.

* * *

Я вижу. Люди собираются вместе. Люди идут ко мне. Я тянусь к ним. Я беру у них силу. Мой человек — за ним я слежу отдельно — спорит с другими.

Я играю всеми людьми, но один может быть моим хозяином. Я дам ему долгую жизнь и много сил — заберу у других. Я кормил старика, Главного, он был со мной много лет, но потом не смог удерживать меня. Тогда я ушел, и старик умер — не так, как мне нравится.

— Мне нужно быть в центре, — говорит мой человек. — Поймите, Артем Борисович, я совершенно нормально себя чувствую.

— Тимур Аркадьевич, однако, приказал доставить вас в безопасное место. А я всегда слушаюсь Тимура Аркадьевича.

Мой человек замолкает. Водитель включает радио. Мой человек слушает, я слушаю вместе с ним и сразу вижу. Я сегодня в силе. Я могу видеть все. Это вкусно. Мне нравится.

— …падения фондовых рынков. По всему миру прокатилась волна беспорядков, — говорит радио, — и вооруженных конфликтов. Напряженной остается обстановка в Персидском заливе.

Я вижу их! Я вижу корабли и самолеты! В них люди, они тянутся ко мне, ждут меня. Но я не могу прямо к ним. Я рядом со своим человеком, жду, когда он будет готов.

— …новый конфликт в секторе Газа, — говорит радио.

Я вижу пустыню. Я хорошо знаю это место, как и прошлое. Я часто там. Мне там вкусно. Там много стреляют, это приятно.

— …беспорядки на Кипре, — говорит радио.

Там я тоже часто. Я часто много где. Радио называет места. Я поглядываю туда. Я вижу то, что радио говорит. Индия. Пакистан. Иран. Корея. Еще Корея, другая, и много китайцев. Китай я люблю. Они злятся друг на друга. Я присматриваюсь. Они хотят взорвать большую бомбу. Я помню большую бомбу в Японии. Было очень вкусно. Было много силы. Был хороший человек, не мой — старик не пускал, — но хороший. Хотел его себе, но не смог. Здесь. В России. В Москве. С усами. До сих пор вспоминаю — вкусный. Был бы мой, со мной, жил бы долго, как старик. Но старик меня держал и мало кормил.

Грустно. Я грущу, я становлюсь меньше. Немного подкрепляюсь. Еще немного. Когда мой человек будет готов, будет много вкусной еды. Это я знаю. Я радуюсь снова.

— …президент России отправил правительство в отставку, — удивляется радио.

Глупое радио. Я знаю. Я вижу. Президент — маленький, невкусный. Пожевать и выплюнуть. От любви падаю вниз, в машину, обнимаю со всех сторон своего человека.

— Стихийный митинг на Манежной площади набирает силу, — говорит радио специально для моего человека. — Тысячи людей вышли на улицы Москвы. Несмотря на объявленное чрезвычайное положение, войска не предпринимают никаких действий.

Мой человек слушает. Я его глажу со всех сторон. Я с ним делюсь. Совсем делюсь. Будет сильный. Будет смелый. Самый-самый. Будет моим, будет мной, я буду в нем, буду с ним. Я рядышком, мой человек.

Он чувствует. Он говорит:

— При всем уважении к Тимуру Аркадьевичу, Артем Борисович, мне нужно на Манежную площадь. Понимаете? Я хорошо себя чувствую, я великолепно себя чувствую. Артем Борисович, там мои люди. Там сейчас мои студенты из «Щита». Я должен быть с ними.

Я чуть-чуть помогаю. Еще помогаю. Ну, послушай моего человека! Этот, который Борзов, тоже почти мой. Только не совсем мой. Он кормит другого, другой ему помогает, но сейчас другой знает — мой человек и его не оставит без пищи. Никого не оставит. Будет много войны, много смерти, много нового, вкусного! И надежды — и третий другой это знает. Мы все знаем. И мне разрешают. И я еще ближе к своему человеку.

Ему нужно туда, к людям. Там мы сможем быть вместе. Там мой человек примет меня.

— Хорошо, — говорит Борзов. — Как скажете, Никита Викторович. Поехали в центр.

Я смотрю на Москву.

* * *

Ник заставил Борзова послушаться — это оказалось легко, будто некто помог Нику. Он замечательно себя чувствовал, и только потребность быть в гуще событий не давала расслабиться и насладиться притоком сил.

Мысли пульсировали — отчетливые, рваные, кровожадные. Связаться со «Щитом». Собрать своих людей. Выйти к ним и подтолкнуть — как только что подтолкнул в правильную сторону Борзова.

Пора брать власть в свои руки. Убить предателей, окунуть руки по локоть в кровь.

Ник позвонил Стасу, и тот сказал, что уже все организовал, что люди идут к Манежной. Вчерашняя бойня не смутила их и не остановила, каждый горел жаждой мщения, и Нику это нравилось. Он велел Коню организовать выступление: нужны сцена, охрана, громкоговоритель. Ник знал, что так надо, ему нашептывала его собственная судьба.

Обеспокоенный Борзов повернулся к нему: