Читать книгу "Обман - Валерио Эванджелисти"

— Так, — ответил Мишель, слегка ошарашенный. — Но не могу сказать, относится ли мой катрен именно к этому факту.

— А на мой взгляд, дело очевидное. «Гордый, но робкий, попавший в плен от страха, побежденный»: это, конечно, Франциск Первый. А вот первая строка словно бы составлена из случайных слов. «Urnel Vaucile sans conseil de soi mesmes». Может, ты хотел написать что-то совсем другое?

Мишель подумал и ответил:

— Думаю, нет. Два первых слова написаны на романском языке. Первое означает «мочиться», второе — «бродяжничать», то есть «передвигаться без цели». Теперь понимаешь смысл?

Жюмель сначала удивилась, а потом расхохоталась. Чтобы успокоиться, ей пришлось зажать рот рукой.

— Ясное дело, понимаю! Бедный король описался, то есть дал струю под себя! Теперь понятно, что значит «sans conseil de soi mesmes»: «не отдавая себе отчета»!

В Мишеле нарастало раздражение.

— Это нормальная реакция при испуге. Тебя это так смешит?

— Ужасно! — Жюмель вытерла набежавшие от смеха слезы, — Представляю себе Франциска, который писает под себя, как осел: кто знает, может, с ним это случилось при испанцах!

Мишель забрал листок со стола, резко вскочил и сурово взглянул на жену.

— Хватит, тебе пора спать. Ты так расшумелась, что Магдалена вот-вот проснется.

— Иду, иду, — Жюмель все никак не могла успокоиться. — Еще только один вопрос.

— Что за вопрос?

— Да тот, что и был: почему твои пророчества относятся не к будущему, а к прошлому?

— Я же уже говорил, что это не совсем так. Чем ближе к Богу, тем более унифицируется время. Прошлое и будущее смешиваются, а настоящего вовсе не существует. Эту точку зрения Ульрих и хотел навязать человечеству, прекрасно понимая, что она ведет к безумию.

Немного успокоившись и не желая разрушить взаимопонимание, которое их так сблизило, Мишель добавил:

— Я знаю, что все это очень трудные понятия, потому и решил выражать их только средствами поэзии. Ведь поэзия — язык Бога, в то время как проза — язык людей.

В этот миг с нижнего этажа послышался плач Магдалены.

— Ну вот, захныкала наша девочка, — сказала Жюмель, — Надо срочно спускаться.

Она уже направилась к лестнице, но на площадке остановилась.

— Знаешь, Мишель, иногда и вправду кажется, что некоторые твои стихи вдохновлены Богом. Но есть такие, которые явно нашептал хитрый и злобный демон. Король описался… Ой мамочки! — И она сбежала вниз, чтобы снова не расхохотаться.

Мишель посмотрел ей вслед без злости, но с огорчением.

Он подумал, что, если Магдалена всерьез расплачется, ее не так-то легко будет успокоить. И сладостное занятие, которое они с Жюмель планировали на сегодня, придется опять, в который уже раз, отложить.

Он снова уселся за стол и вздохнул, стараясь не обращать внимания на острую боль в паху, которая возникала всякий раз, когда эрекция не находила выхода. Взяв листок с катренами, он запоздало посыпал его песком, служившим в те времена промокашкой, и положил в стопку с другими листками, исписанными его неровным почерком.

Теперь ему надо было составить натальные карты клиентов, что придут утром за своими гороскопами. На чистом листке он начертил квадрат, расположив его ромбом, и начал уже вычерчивать треугольники домов[36], как вдруг услышал какой-то шорох и обернулся.

Уже несколько месяцев к нему наведывался рыжий котенок, который прокрадывался на чердак по крышам. Теперь он уселся на подоконник и вылизывал себе лапы. Обычно Мишель готовил ему какое-нибудь угощение, но сегодня забыл. Он поискал мисочку, куда наливал молоко и клал еще что-нибудь: кусочек хлеба, сыра или мяса.

Наклонившись за мисочкой, Мишель краем глаза увидел нечто такое, от чего дрожь пробежала по спине: во рту у кота виднелось еще живое жирное насекомое. Он выпустил добычу из зубов и начал с ней играть, подцепляя лапками. В тот же миг над башней перед окном вспыхнул яркий свет, озаряя все вокруг.

Мишель встревоженно поднялся на ноги. У него в мозгу всплыли строки о Гелиополисе, Городе солнца, которые он написал в книге об иероглифах Гораполлона:

En la citè du soleil est hymaige

Du dieu en forme d'ung chat et trente doigtz

A l'escarbot monstrant par tel ouvraige

Que trente jours obtient ung chascung moys.

В Городе солнца есть статуя бога

В виде кота. У жука-скарабея

Можно увидеть там тридцать когтей:

В месяце каждом по тридцать есть дней[37].

Бог с кошачьей головой и тридцатью пальцами. Вспышка света померкла, и ночь снова воцарилась над башней Эмпери, но сердце Мишеля все еще бешено колотилось. Он осторожно подошел к котенку, который в пылу игры умертвил-таки насекомое. Мишель боялся увидеть на подоконнике скарабея, escarbot. Это означало бы, что рядом находится кто-то из иллюминатов, возможно сам Ульрих.

Он с нетерпением вытянул вперед голову, и у него вырвался вздох облегчения. Насекомое, с которым играл котенок, оказалось всего лишь тараканом. Забавляясь собственным страхом, Мишель погладил котенка по спинке и ласково сказал:

— Что за гадость ты хочешь съесть? Подожди, я тебя угощу кое-чем получше.

Он снял с полки горшок с кислым молоком и налил его в мисочку. Едва завидев молоко, котенок бросил замученную жертву, спрыгнул в комнату и принялся жадно лакать.

Мишель снова погладил его и взглянул в окно. Сполох света над башней легко объяснялся: было уже очень поздно, и лучи близкого рассвета могли, скрещиваясь друг с другом, на миг озарить небо. Магия была тут ни при чем.

Котенок все съел и, увидев, что больше ничего не дадут, одним прыжком взлетел на подоконник. В два других прыжка он исчез за крышами.

Успокоенный Мишель наклонился, чтобы забрать пустую мисочку, как вдруг увидел свой плащ. Он сбросил его, когда вечером входил в чердачную комнату. Плащ остался на прежнем месте, но теперь висел в воздухе параллельно полу. Не было ни малейшего ветерка, который мог бы поднять его над землей.

Горло Мишеля сжалось от ужаса. Он опустил глаза на стол: кольцо бесшумно крутилось вокруг своей оси. Тогда он понял, что в комнате хозяйничала мощнейшая энергия, исходившая от невидимого источника. Тяжело дыша, он несколько раз перекрестился, потом крикнул: