Читать книгу ""Черный археолог" из будущего. Дикое поле - Анатолий Спесивцев"

Собираясь отправиться вместе с донским табором на завоевание Темрюка, Аркадий и Иван поприсутствовали на закладке двух судов. Одного усовершенствованного по предложениям Аркадия струга и большого, относительно конечно, торгового судна. С двумя мачтами, палубой, трюмом. Насколько понял попаданец, на передней мачте должен был быть латинский парус, на второй, более высокой, три прямых. Как это называется в европейской классификации, он не знал.

Уставший от монотонной, надоедливой работы по сборке ракет, взбунтовался Срачкороб. Сидеть на одном месте и богатеть потихоньку ему было не скучно даже, а непереносимо тоскливо. Неуемная его натура требовала приключений. Посоветовавшись, попаданец и Васюринский предложили подобрать для сборки кого-нибудь из пленников, освобожденных с каторг. Не все оставшиеся на Дону из них рвались в казаки. Васюринский присмотрелся к нескольким и выбрал для дела Осипа Глухого. Потерявший при набеге татар всю семью, оглохший от побоев на каторге, он, тем не менее, не жаждал проливать кровь, пусть вражескую. Крепкий, основательный мужик был на сборке более уместен, чем Срачкороб. В оплату за труд Осип получал часть Срачкоробовой доли.

К счастью попаданца, Мазила и Крутыхвист покидать нарождающуюся военную промышленность Дона не рвались. Продолжали свой труд на страх врагам.

Разработки угольных копей зависли из-за отсутствия рабочих рук. Казачьи руки так даже в шутку называть не стоило, а неказачье население на Дону присутствовало в мизерных пропорциях. Из-за малочисленности проживавших там людей пришлось совету атаманов постановить об использовании для этого пленных черкесов и турок. До получения приличного выкупа за них или продажи в Россию или Персию. Также на добровольной основе решили привлечь к тяжелым работам переселенцев из Малой Руси. С наличием древесины на землях донцов было уже совсем плохо, так сам Бог велел использовать зимой для отопления горючий камень.

Сомнения

Бахчисарай,

30 зуль-ка’да 1046 года хиджры. (25 мая 1637 года от Р.Х.)

Как человек благородный, потомок Чингисхана, Инайет-Гирей в принесенную весть верить не хотел. Но как правитель, от решений которого зависит судьба слишком многих, не прислушаться к ней не мог. Да и… были, ох были у него подозрения на этот счет. Он подобные сомнения как недостойные гнал из головы, вроде бы совсем изгнал прочь, однако стоило прозвучать тем проклятым словам, и… всплыли они из глубин сознания, оказывается, никуда не изгнанные, а всего лишь поглубже спрятавшиеся.

«И ладно бы речь шла только о моей жизни. Чего стоит воин, боящийся смерти? Но речь шла и о постыдной судьбе подопечных, и печальной участи вверенной его опеке страны, а это уже совсем другое дело».

Что бы там ни думал султан Мурад, Инайет считал себя государем природным и ответственным за судьбу вверенного его попечению народа только перед Аллахом. Хоть и был назначен султаном на этот пост после того, как Мураду стало ясно, что бывший до него крымским ханом Джанибек второй раз в Персию не пойдет. А Мураду там очень нужна была именно татарская легкая конница. Он стал целенаправленно разорять западные провинции державы Сефенидов, а лучше татар это сделать никто не мог. Джанибек обещал, клялся, но находил тысячи причин для невыхода в поход. Султану это надоело, и он назначил гордого и храброго Инайет-Гирея, делившего с ним все трудности похода года,[30]крымским ханом.

Однако, когда Инайет, пообещавший халифу всемерно ускорить выход крымско-татарского войска в Персию, прибыл в Крым, он быстро убедился, что нежелание идти в этот поход – не личные трусость или прихоть Джанибека, а твердое мнение подавляющего большинства мурз, беев и простых воинов. Причем не только крымских, в такие походы ходивших очень редко, но и ногайских. Очень уж страшные и печальные воспоминания остались у всех о походе 26-го года.[31]Из пошедших с Джанибеком десяти тысяч вернулись всего две, большинство – в ужасном состоянии. Очень длинный путь, с неимоверными трудностями и многочисленными врагами, отвратительный климат, выкашивавшие не хуже вражеских стрел болезни. Наконец постоянные поражения от умелых полководцев шаха, несравненно лучше знавших ту землю. Татары беспамятством не страдали и подвергаться таким испытаниям еще раз не желали. Это было на редкость единодушное мнение почти всех жителей ханства.

У проведшего всю жизнь вне Крыма Инайета на родине предков очень быстро сменились приоритеты. Входить в историю своего народа как губитель его армии он не хотел. Свойственное многим Гиреям, выросшим на Родосе или в Черкессии, рыцарство (людоловство тогда во всем мире считалось способом разбогатеть и осуждалось в принципе единицами) у него было выражено особенно ярко, и приказы из Стамбула шли вразрез с его мироощущением и коренными интересами подавляющего большинства жителей полуострова.

Осознав это, он написал невиданное по храбрости письмо советнику султана Яхья-эфенди о несправедливости смещения двух своих предшественников. Ведь и гражданская война в Крыму в 20-х годах XVII века вспыхнула после требования о новом походе в Персию. В этом же письме он заклеймил позором своего личного врага Араслан-оглу Кантемира, главу могущественной группировки Мансуров буджакской орды и силистрийского бейлербея, назвав его прислужником османов и интриганом против Гиреев. Поступок, весьма характерный для феодальной Европы, но самоубийственный в халифате. Впрочем, сам не чуждый рыцарства, на весьма своеобразный манер естественно, Мурад оставил письмо без последствий.

Однако эпистолярным жанром в проявлении непокорства Инайет не ограничился. Вместо похода в Персию он затеял войну с Кантемиром. Именно не усмирение непокорного подданного – как мурза буджакских татар Араслан-оглу обязан был подчиняться крымскому хану, – а полномасштабную, почти на два года, войну. Главной опорой хана стал многочисленный и экономически мощный клан Ширинов. Основой богатств этого клана были торговля и ремесла. Очень вовремя он вспомнил о заключенном одним из предшественников, Мухаммадом, союзе с запорожцами и запросил военной поддержки у Сечи.

Прецедент был. В борьбе с непопулярным после персидского похода Джанибеком и поддерживавшими его османами Мухаммаду III и его калге и брату Шагин-Гирею удалось несколько лет самовластно править в Крыму именно благодаря союзу с запорожцами, совершая при этом даже набеги на османские города. Основываясь на этом договоре,[32]и призвал хан казаков.

Павлюк, копивший силы для противостояния Польше, охотно откликнулся на призыв Инайета. Запорожцы пришли большим табором в несколько тысяч человек. В основном пехотинцы, зато с большим количеством огнестрельного оружия. Однако легкой войнушки не получилось. Кантемир, не будучи идиотом, в поход на Персию также не пошел. Он не хуже Инайета мог представить, что ждет его всадников в таком мероприятии, и губить собственное войско не собирался. Зато он, использовав все ресурсы данного ему в управление вилайета, мощнейшей в Крыму группировки Мансуров, буджакской ногайской орды, собрал большое войско. Да и талант военачальника у него оказался на высоком уровне. Если бы не наличие в армии Инайета – Павлюка большого количества высокопрофессиональной пехоты и легкой артиллерии (мортирок и гаковниц), то крымскому хану пришлось бы туго. Даже при активной поддержке сечевиков одержать победу удалось только после почти двухлетней войны.