Читать книгу "Гражданин тьмы - Анатолий Афанасьев"

- Доктор, вы не сумасшедший?

- С чего вы взяли? Возможно, был когда-то на грани, но теперь все в порядке. Спасибо господину Ганюшкину.

- Ага, - ухватился Сидоркин. - Раз уж вспомнили, Гая Карловича хорошо знаете?

- Помилуйте, где я и где он?.. Пересекались пару раз, думаю, он меня и не заметил. Мало ли червячков ползает под ногами...

- Но вы же работаете на него?

- На корпорацию. Да, он всему голова. Его идеи. Его капитал. Большой человек, огромный. Ликвидатор. Даже среди нашей олигархической тусовки таких раз-два и обчелся. Имею в виду масштаб личности. Светлая голова, благородные помыслы.

- Благородные?

- А вы как думаете? Кто-то должен взять на себя труд и очистить наконец землю от двуногой саранчи. Иначе саранча ее сожрет. А жаль. Прекрасное творение Господне... Гай Карлович не поленился, принял на себя эту миссию. Честь и хвала. Взялся для начала почистить хотя бы россиянские пространства. Очень удачный выбор. Как я говорил, россияне забракованы самой историей. Нация, потерявшая способность к сопротивлению, обречена на вымирание. Если разобраться, Ганюшкин выполняет работу ассенизатора. В ножки ему надо поклониться.

Сидоркин не понимал, говорит ли доктор всерьез или ерничает по незабытой интеллигентской привычке, но ясно видел одно: слишком много яда накопилось в сердце этого странного, погруженного в тихую истерику человека. Поэтому и смерти не боится, и так искренен с незнакомым человеком, которого принимает за убийцу. Сочувствия Сидоркин не испытывал. Высшая справедливость, как он ее понимал, заключалась в том, чтобы на грешной земле в конечном счете каждый получал то, что заслужил.

- Касательно Марютиной, доктор? Что с ней сделали? Объясните толком.

- Пожалуй, еще не сделали. Обычно подготовительный период занимает не меньше десяти дней... В принципе ничего страшного ей не грозит, щадящий режим предполагает небольшую психическую коррекцию, разрежение сознания, умственную переориентировку. Впоследствии ее, скорее всего, используют в качестве инкубаторской квочки.

Если, конечно, не баловалась наркотой. С наркоманами, увы, разговор короткий: отсев.

У Сидоркина кольнуло под сердцем. Он подумал: не принять ли посошок на дорожку? Решил, не стоит.

- Все, Семен Куприянович, спасибо за угощение, за поучительную беседу... Мне пора.

Поднялся на ноги, а доктор вдруг согнулся, вобрал голову в плечи и зажмурил глаза. Сразу стал маленьким и незаметным. Куда все подевалось - блеск глаз и игра ума?..

- Пожалуйста, Иван Иванович, если можно - с одного раза.

- Опомнитесь, Варягин, никто не собирается вас убивать.

- Как не собирается? - В недоумении доктор приоткрыл один глаз. - Зачем же пришли? Не из-за девицы же, в конце концов?

- Набраться ума-разума, - усмехнулся Сидоркин.

- Не имеете права! - взбеленился Варягин. - Вы обязаны меня убить. По-другому не бывает. - Он потянулся и с неожиданной ловкостью вцепился в Сидоркина, повис на нем. Из глаз летели искры, изо - рта слюни. - Негодяй. Делайте свое дело! Хватит издеваться!

Сидоркин ударил его кулаком в висок, и доктор, куль с мякиной, обвалился на стол, затих среди остатков нехитрого ночного пира.

3. БУДНИ ОЛИГАРХА

На пару деньков Ганюшкин смотался в Ригу. Особой надобности в поездке не было, но он чувствовал, что засиделся. Долгое пребывание в Москве бизнесмену вообще противопоказано. Он поневоле начинает закисать. Засасывает трясина мелких дел, повседневная суета, предпринимательский мозг покрывается пленкой. Дегенеративная московская атмосфера словно затемняет сознание, смещает духовные ориентиры. Для крупного магната регулярные погружения в свободный мир - в Европу, в Штаты - необходимы точно так же, как чистка зубов перед сном или клизма при запоре. Только там организм очищается от злокачественных россиянских шлаков, что позволяет еще какое-то время дышать зараженным воздухом отечества. В принципе всякий уважающий себя рыночник, настрогавший в России капитал, помышляет лишь о том, как поскорее и навсегда покинуть резервацию, переселиться в нормальные условия, к сожалению, даже миллионеры далеко не всегда вольны в своих действиях. Как ни прискорбно, есть множество обстоятельств, которые привязывают к России крепче, чем какого-нибудь голодранца привычка бегать по утрам в ближайшую винную лавку. Одно из них - необходимость постоянно контролировать движение денежных потоков, источник которых, увы, находится в этой стране.

К слову сказать, уикенд в Риге сулил Ганюшкину немало приятных минут. Начать с того, что он прибыл инкогнито, с паспортом американского гражданина Деника Камеруна, и это само по себе настраивало на праздничный лад. Он всегда любил менять обличья, а уж с американскими документами в Прибалтике, охваченной националистическим ударом, он, конечно, чувствовал себя как принц Гарун аль Рашид, отправившийся побродить среди подданных.

Деловая цель визита тоже была достаточно привлекательной. Он собирался лично проинспектировать рижский филиал "Дизайна-плюс", ибо поступили тревожные сведения, что здешние посредники впали в коммерческий азарт, повели собственную игру и у них слишком много, не по чину прилипает к рукам. Посредники - это образное выражение, все, разумеемся, упиралось в фигуру Миши Шмульцера, его московского пасынка, которого вскормил со своих рук и отправил в автономное плавание в рижское отделение, честно говоря, заранее испытывая некоторые сомнения. Нет ничего горше разочарования в людях, особенно в тех, в кого вложил частичку собственной души. Миша Шмульцер покидал Москву со слезами на глазах, со стенаниями: "Папочка, не гони, хочу быть при тебе!" Но уже тогда Гай Карлович ему не верил. Слишком рьяно тот выказывал свою преданность, хотя, с другой стороны, Мишаня уже не раз справлялся с поручениями, в которых требовались не только ум и изворотливость, но и способность, говоря литературно, к самопожертвованию.

И все же сказывалась плебейская кровь. По рекомендации одного высокопоставленного лица из президентской администрации Ганюшкин взял Мишаню из Министерства связи, где тот околачивался на десятых ролях, и за душой у него на ту пору не было ни гроша. Принял с испытательным сроком, но сам не заметил, как привязался к сметливому чернобровому тридцатилетнему юноше с вечно голодным блеском в глазах. Человек, даже такой, как Гай Карлович, падок на лесть, важна лишь ее форма, а в темных увлажненных глазах Мишани он всегда, как в зеркале, видел такое искреннее восхищение собой, какое граничит с умопомешательством. Он не сомневался, что если прикажет Мишане: убей! - тот убьет не задумываясь хоть отца родного. Но не забывал никогда, откуда Миша Шмульцер родом. Поселковый хлопец из глубинки, сын темных родителей, то ли школьного учителя, то ли агронома, в этом Ганюшкин до конца так и не разобрался. Какая разница? От плебса не может уродиться ничего, кроме плебса. Подобный сотням и тысячам других одаренных юношей, как исстари повелось, Мишаня явился на завоевание столицы и, по старым мерам, преуспел: окончил институт, готовил кандидатскую, Женился на дочке декана, который помог ему устроиться в министерство, но даже если бы он вдруг начал хватать звезды с неба, для Ганюшкина он все равно бы оставался диковатым россиянским мужиком, возжелавшим ухватить бога за бороду. Голубую кровь за деньги не купишь. В Мишане и в помине не было благородной, хищной закваски, которая передается лишь по наследству, как дар судьбы, и то, что он взял фамилию жены, оставив свою сиволапую "Шувалов" для более звучной "Шмульцер", ничуть не меняло дела, а только выставляло его в наивном, смешном свете.