Читать книгу "Причуды моей памяти - Даниил Гранин"

Умер. Пришел Горбачев. Обрадовались. Сам ходит, сам говорит. Чего-то разумное делает. Отменил цензуру. Демократии прибавил. Выборы. Верховный Совет. И тут же стал сооружать себе дворец в Форосе, в Крыму. И говорит, выступает без умолку. А еще жена Раиса, не понять, кто правил.

Его сменил Ельцин. То же самое — первая часть правления радовала. Со второй части — пьянство, семья стала заниматься бизнесом…

Почти закон — первая часть правления встречается с радостью, вторая — приходит разочарование, власть полученная портит, изделие это скоропортящееся, вот что грустно.

На поле Полтавской битвы сооружен памятник с надписью «Вечная память храбрым шведским воинам, павшим в бою под Полтавой 27 июня 1709 года». Не знаю, сохранился ли он. Открыли его в честь 200-летия победы, в 1909 году. В продолжение славной петровской традиции уважения к противнику. Когда он пригласил к столу в своем шатре шведских генералов во главе с фельдмаршалом Реншильдом, выпил за их здоровье, назвал своими учителями, вернул им шпаги, это было по-рыцарски. Это произвело сильное впечатление на Европу. Петр и позже повторил нечто подобное с адмиралом Эреншильдом.

В Валдае местный краевед показал мне забавные описания визита цесаревича в город в 1837 году во время путешествия по России. Я даже кое-что записал:

«Желание граждан Валдая наконец исполнилось. Мысль сохранить в памяти потомству посещение Государя цесаревича осуществилась.

Цесаревич проехал на лодке озеро Валдай и с удовольствием взирал на рвение жителей, старавшихся наперерыв высказать любовь свою. Пробыв несколько часов в доме купцов Коротковых, изволил отправиться дальше. Событие оставило сильное впечатление в сердцах здешних жителей. Они решили передать память о посещении потомству: построить галерею для хранения шлюпки, носившей Государя Наследника».

Далее с тем же трогательным чувством описывается открытие галереи и богослужение. Перед этим совершили рейд по озеру — шлюпка, те же гребцы с городским головой, за ней тридцать лодок с начальниками и уездными чинами.

А вот как писали в «Северной пчеле» о посещении государя императора Академии художеств:

«Величие и благодать их Величества представляют столько умилительного, столько восхищенного, что никакая речь не достаточна выразить то, что чувствует душа».

Утратили мы эту бесподобную стилистику.

В Польше, в Закопане, нас пригласили в дом отдыха священников. Там висела доска с фотографиями самозванцев. «Ходят, собирают якобы „на монастырь”».

АБОРИГЕНЫ В АВСТРАЛИИ

Им удивительно, как живут белые люди. Зачем работать?

Аборигены «живут в стадии первобытного коммунизма и не понимают, зачем выходить из него» (Ф. Харди).

Художник-абориген Наматжира начал своими картинами зарабатывать и… стал нуждаться.

—

За все четыре года войны я пережил всего две атаки на немцев. И то одна была для меня не очень удачливой, для нашей роты она была счастливой, а со мной случилась такая история: рядом ранило одного парня новенького, только что присланного с Большой земли, звали его Адольф, я запомнил потому, как в ту войну имя это было неуместное. Заорал он, зовет, я наклонился к нему, а он как вцепится в меня обеими руками, не вырваться. Догнал своих уже в немецком окопе, потом ротный допрашивал меня, а у этого Адольфа рана была небольшая, в бедро.

«Молочные реки и кисейные (!) берега».

Александр Любищев с возмущением цитировал одного известного медика: «Наука говорит, что живые организмы — это только очень сложные системы».

— Кому и когда она это говорила? — спрашивал А. Любищев. — Это чистое суеверие — считать живое существо системой, машиной. Это все равно как полагать, что гороскопы определяют судьбы людей.

Любищев никогда не скрывал своих идеалистических взглядов на жизнь, все живое связано с действиями непознаваемых сил. Жизненные процессы в организмах не сводятся к законам физики, химии, к законам сохранения и превращения энергии, есть что-то еще, некое творческое начало.

Думаю, что он прав, надеюсь, что прав, что человек — это больше, чем человек.

ДЕТИ

— Мне бабушка говорила, что на небе ангелы живут. Ты как думаешь?

— Не знаю, я не в курсе дела.

—

«Главная беда Москвы в том, что она со всех сторон окружена Россией».

«Лучше ничего не делать, чем делать ничего», — говорил Брюллов молодому Ге.

Открывая женское собрание, председательница предупредила:

— Времени у нас мало, давайте говорить все сразу.

ФОТОГРАФИЯ

Лицо человека все время меняется, поэтому фотоснимки воспринимают как «непохожие». Непохож — на кого, на меня, а кто же это был? У снимаемого есть какой-то внутренний собственный портрет, с ним обычно идет сравнение. Актеры, те умеют останавливать свое лицо. Они делают его портретным, таким, каким им нужно, они создают свой собственный портрет, так же, как они создают портреты тех героев, которых они играют. Я не умею этого делать и плохо получаюсь на фотографиях, то есть редко совпадаю с тем, каким я представляю себя. Наверное, у каждого из нас есть некий внутренний фотоэталон, что ли.

Фотограф-художник, например Валерий Плотников, действует, по-видимому, интуитивно, это нечто вроде охоты: выстрел на поражение. Он сделал мой снимок, и этот снимок для меня стал факсимильным, точным соответствием, с тех пор я им всегда пользуюсь. Льстивого в этой фотографии мало, она неприукрашенная. Но он поймал момент, когда выглянуло то симпатичное, что есть во мне, как в каждом человеке.

Моему другу Вите Тимофееву в наследство от отца осталась изношенная толстовка, увешанная значками МОПРа, ОДР, Осоавиахима, ГТО.

В сельской парикмахерской стоял бюст Ленина, на него вешали шапки.

Иногда мне кажется, что череп некоторых моих собеседников оклеен изнутри старыми газетами. Да и мой тоже.

Советская жизнь станет своими трагедиями, кумирами, мифами античностью для следующих веков.

Мне сказал мой друг поэт Армении — Разик Аганесян:

— Захотел я родиться, и так захотел, что не стал выбирать подходящее время, а надо бы.

На выставке-продаже фарфора Миша Дудин сказал про посетителей:

— Преуспеватели… — потом добавил, — неблагоприятные люди.

Я хотел бы поверить в Бога, но боюсь. Почему боюсь? Вопрос, на который я избегал отвечать. Не хотел, тем не менее, по мере того, как старел, я неотступно приближался, упирался в этот вопрос. С годами прожитая жизнь обретает разочарования, теряет смысл, и невольно обращаешься к Богу. И вот что мне пришло в голову — я боюсь, потому что не хочу страдать. За неправедные поступки, за суету, эгоизм, за грехи, которые как бы не грехи, пока не веришь, а как поверишь, так они станут грехами и станет их бесчисленно… Неприятно будет оглядываться на свое прошлое, испортишь остаток жизни. Исправить нельзя, отмолить времени не хватит.