Читать книгу "Лилия прокаженных - Патрик Данн"

Такие скульптуры в Германии называли Schreinmadonna — «алтарная Мадонна». Уцелело их менее пятидесяти, и только одна, насколько я знала, была изваянием Марии Кормящей. Да и та — небольших размеров, для домашних богослужений. Как правило, алтарные Мадонны изображались сидящими, оттого я и думать не думала, что наша находка окажется раритетом религиозного искусства. Редкостью они сделались отчасти потому, что за неортодоксальный символизм их рьяно уничтожали иконоборцы времен Реформации, да и католическая церковь не жаловала.

В сложенном состоянии Мадонна кормит Младенца Иисуса грудью, в раскрытом — Христос уже распят. Отдавая Спасителю животворящее лоно и перси, Пресвятая Дева, как ни парадоксально, посылает его на крест, символизируя одновременно жизнь и смерть. Но гораздо сомнительнее, с теологической точки зрения, то, что она предстает матерью всей Святой Троицы.

Зато коренным ирландцам статуя, возможно, пришлась по душе как раз по этой причине. Народу, почитавшему в прошлом триединых богинь, алтарная Мадонна не могла не полюбиться. Ведь она была сразу и человеческой матерью Христа, и богоподобной матерью Святой Троицы, и матерью-заступницей для всего человечества. Поклонение Марии в трех ее ипостасях вполне соответствовало бы высокому положению, которое она занимала в религиозном сознании кельтов.

С другой стороны, непонятно, чем статуя не угодила тогдашним колонистам, ведь до Реформации оставалось еще двести лет. Возможно ли, что смуту спровоцировал кто-то со стороны?

И каким образом она могла служить ковчегом? Никаких признаков вместилища для реликвии внутри ее не было.

Тут я сообразила, что от пережитого потрясения до сих пор не сфотографировала и не зарисовала статую в новом обличье. Отыскав в сумке цифровую камеру, я лихорадочно щелкала, словно боялась, что боковые панели сами собой закроются и никто никогда не увидит чуда.

Из библиотеки донеслись голоса Полы Иган и Мэтта Галлахера. Несколько секунд спустя он вошел в комнату.

— Пегги сказала мне, что ты будешь… Господи помилуй, она что, взорвалась?

— Здорово удивлен? Французы называли такие Vierge Ouvrante, — объяснила я.

— Что-что?

— Буквально означает «раскладывающаяся Дева», извини, если не слишком удачно перевела. Еще одно название — «алтарная Мадонна». А нашли мы ее вот такой — гляди… — Одну за другой я сложила боковые секции.

— Спору нет, впечатляет. Только откуда Бирн знал, что эта штука открывается?

— Ничего он не знал. Думал, внутри спрятано что-то ценное — может, украшенный драгоценностями футляр для реликвии. Но там даже места для него нет.

— А я вроде что-то заметил, когда ты ее закрывала… Ну-ка открой еще раз.

Я развела панели в стороны, Мэтт поднялся на сцену и перегнулся через одну из них.

— Вон там. — Он показывал на что-то, скрытое от меня лучами нимба Бога Отца.

Я значительно ниже Галлахера — пришлось подойти вплотную.

Позади и чуть повыше голубя — Святого Духа в позолоченном дереве — примерно там, где было бы сердце Пресвятой Девы, — виднелось круглое углубление не больше баночки из-под крема для обуви. В центре — инкрустированный драгоценными камнями зажим в форме цветка, похожего на колокольчик. Если здесь должно было помещаться то, что Робер де Фэ привез из Святой земли, значит, реликвия — буквально и метафорически — хранилась бы в сердце статуи.

— Думаю, теперь ясно, — сказала я, закрывая панели, — почему статую спрятали подальше. Остается выяснить, что реликвия собой представляла и где она теперь. — Я подобрала блокнот, и мы пошли к выходу.

— Ты хоть догадываешься, что за реликвия? — спросил Галлахер.

— Понятия не имею. Но если вычислю, легче будет сообразить, куда она могла подеваться.

— О чем вообще может идти речь — о костях? О пальце?

— Если реликвия связана с Пресвятой Девой, то нет. Как полагали, она вознеслась на небо не только душой, но и телом, и ее мощей не существует. — Я выключила свет, и мы закрыли за собой дверь. — Кстати, Мэтт, ты меня зачем-то искал? Извини, что сразу не спросила.

Он показал на маленькое кафе над библиотекой.

— Если не против, зайдем ненадолго, кофе выпьем.

ГЛАВА 33

— В первую очередь — о служебных делах, — начал Галлахер, когда мы уселись. — На Даррена Бирна пока ничего нет, но мы до него доберемся, недолго осталось.

— Не слишком ты меня успокоил.

— Поверь, все делаю, чтобы отправить его за решетку. Если на секунду покажется, что ты в опасности, звони прямо Имону Дойлу — хоть днем, хоть ночью. И советую на ближайшие несколько дней перебраться к Финиану.

Я не стала ничего объяснять.

— Вчера вечером наскочил на одного репортера — Эдди Сагрю, знаешь такого?

— Встречались.

— Он сказал, что Бирну самое место в ку-клукс-клане с его взглядами на иммигрантов, — парень их не скрывает, когда кокаина нанюхается. А после недавних расистских статеек Эдди и еще пара журналистов пообщались с редактором «Айрленд тудей» — объяснили, какой мерзавец у них зарплату получает. У Эдди такое впечатление, что редактор сам уже понял.

— Судя по последнему выпуску газеты, так и есть.

— Заправила стриптиз-клуба Мик Макаливи тоже сейчас чувствует себя как уж на сковородке, и не потому, что солнце припекает.

— Он подтвердил, что Латифа грозилась уйти из его заведения?

— Не отрицал. Заявляет, что вел с ней переговоры. Она сказала, передаю дословно, что работать девушкой эскорта не может по медицинским показаниям. Тогда он предложил ей заплатить три тысячи евро и идти куда хочет — золотое сердце у человека. Если допустить, что девочка пыталась откупиться, ссора с братом из-за денег выглядит правдоподобно. Но Макаливи мы еще потрясем, а Бену Аделоле доверять особенно не будем.

Я промолчала. Меня устраивало, что Аделола под подозрением, и не было смысла все усложнять.

— Теперь о личном. Настойчивость без ответа не осталась. Вечером у меня с Фрэн свидание — у нее ночные дежурства закончились.

— Рада за вас, Мэтт. Надеюсь, все будет хорошо.

О Груте ни один из нас словом не обмолвился. Распрощавшись с Галлахером, я вернулась в центр последний раз взглянуть на статую, прежде чем звонить Мюриэл Бланден.

Выяснив, что она сделана в середине четырнадцатого века, осталось поломать голову и сообразить, где именно. На мой взгляд, такие прически и рукава характерны для итальянцев. Как, впрочем, и реалистичная форма груди, близкая той, что я видела у тосканской мраморной скульптуры, датированной периодом после 1345 года — она считается самым ранним изображением Марии Кормящей в итальянском искусстве.

Пока все указывало на Италию, за исключением красной мантии и естественной, непринужденной позы статуи. Кроме того, сама тема «мать, кормящая ребенка грудью» не слишком типична для Италии того времени.