Читать книгу "Афинские убийства - Хосе Карлос Сомоса"

– У прошлого были твои формы. Теперь я это знаю и могу сказать тебе. Прошлое улыбалось мне твоим юным лицом. Долгое время моим прошлым была твоя улыбка… Не по моей воле, это верно, но это так, и возможно, настало время принять это, признать это… я хочу сказать, признаться перед самим собой, хотя ни ты, ни я уже ничего не можем с этим поделать…

Он говорил быстрым шепотом, не поднимая глаз, не давая тишине передышки.

– Но теперь… теперь я смотрю на тебя и не могу определить, что из этого прошлого осталось в твоем лице… И не думай, что я придаю этому значение. Я уже говорил: все складывается по желанию богов, жаловаться ни к чему. Кроме того, я не очень склонен к эмоциям, ты же знаешь… Но внезапно я обнаружил, что я от них не свободен, хоть они кратки и нечасты… Вот и все.

Он остановился и сглотнул слюну. Его полные щеки покрыл легчайший призрак румянца. «Она, наверное, думает, зачем все эти признания», – подумал он. Затем, немного повысив голос, он бесстрастно продолжил:

– Тем не менее, перед тем как уйти, я хотел бы нечто узнать… Для меня это очень важно, Этис. Это никак не связано с моей работой Разгадывателем, уверяю тебя; это чисто личный вопрос…

– Что ты хочешь знать?

Гераклес поднес руку к губам, будто внезапно почувствовал сильную боль во рту. Помолчав, так и не глядя на Этис, он ответил:

– Сначала я должен тебе кое-что пояснить. С тех пор как я начал расследовать гибель Трамаха, мои ночи тревожил ужасный сон: я видел руку, сжимавшую только что вырванное сердце, и вдалеке солдата, который говорил что-то, что я не мог расслышать. Я никогда не придавал снам особого значения, ибо они всегда казались мне абсурдными, иррациональными, противоречащими законам логики, но этот сон навел меня на мысль о том, что… Короче, я должен признать, что Истина порой проявляется в странном виде. Потому что этот сон напоминал мне об одной детали, о которой я забыл, об одной мелочи, о которой мой мозг, несомненно, отказывался вспоминать все это время…

Он провел языком по сухим губам и продолжил:

– В ночь, когда принесли тело Трамаха, капитан приграничной стражи уверял, что сказал тебе лишь, что твой сын погиб, не вдаваясь в подробности… Солдат из моего сна без устали повторял эти слова: «Она знает лишь, что ее сын мертв ›. Потом, когда я пришел к тебе выразить соболезнования, ты сказала что-то вроде: «Боги смеялись, когда вырвали и сожрали сердце моего сына». Так вот, у Трамаха действительно вырвали сердце, Асхил убедился в этом, осмотрев тело… Но ты, Этис, откуда ты знала об этом?

Впервые Гераклес поднял взгляд к бесстрастному лицу женщины. Он продолжил без всяких эмоций, словно находясь на пороге смерти:

– Простая фраза, и все… Одни слова. Рассуждая логично, нет никаких причин думать, что они – более чем жалоба, метафора, свойственное речи преувеличение… Но логика тут ни при чем: это сон. И сон говорит мне, что эта фраза – ошибка, не так ли?… Ты хотела обмануть меня притворными криками боли, ты упрекала богов, но ты совершила ошибку. Твоя простая фраза осталась во мне, как семя, и оно выросло после этого ужасного сна… Сон говорил мне правду, но я не мог разглядеть, чья рука сжимала сердце, эта рука, заставлявшая меня стонать и дрожать по ночам, эта тончайшая рука, Этис…

На мгновение его голос дрогнул. Он помолчал. Потом снова потупил глаза и спокойно сказал:

– Все остальное просто: ты говорила, что почитаешь Священные мистерии, как и твой сын и как Анфис, Эвний и Менехм… как и моя рабыня, пытавшаяся убить меня сегодня ночью… Но эти Священные мистерии – не Элевсинские, ведь так? – Он быстро поднял руку, словно боялся ответа. – О, мне это безразлично, клянусь тебе! Я не хочу вмешиваться в твои религиозные верования… Я уже говорил, что пришел узнать только одну вещь, а потом я уйду…

Он пристально посмотрел в лицо женщины и мягко, почти с нежностью, добавил:

– Скажи, Этис, ибо душа моя разрывается от этого сомнения… Если верно, что, как я думаю, ты одна из них, скажи мне… Ты ведь только смотрела, или, быть может?… – Он снова быстро взмахнул рукой, как бы показывая, что отвечать еще не нужно, несмотря на то, что она не шевельнулась, не дрогнули ее губы, не мигнули глаза, не было ни малейшего признака того, что она собирается заговорить. Просящим голосом он добавил: – Богами молю, Этис, ответь мне, что ты не причинила вреда своему собственному сыну… Если нужно, солги мне, пожалуйста. Скажи: «Нет, Гераклес, я не принимала в этом участия». Только это. Словами несложно лгать. Мне нужна еще одна твоя фраза, чтобы залечить рану, нанесенную первой. Клянусь Зевсом, мне все равно, в которой из них кроется Истина. Ответь мне, что не участвовала в этом, и даю тебе слово, что выйду через эту дверь и никогда больше не побеспокою тебя…

Последовало короткое молчание.

– Я не участвовала, Гераклес, клянусь тебе… – взмолилась тронутая Этис. – Я была бы не в состоянии причинить боль собственному сыну.

Гераклес собирался ответить, но ему показалось странным, что ясно сложенные в его сознании слова не срываются с губ. Он заморгал, смущенный и удивленный этой неожиданной…[126]

– Мне нужна еще одна твоя фраза, чтобы залечить рану, нанесенную первой. Клянусь Зевсом, мне все равно, в которой из них кроется Истина. Ответь мне, что не участвовала в этом, и даю тебе слово, что выйду через эту дверь и никогда больше не побеспокою тебя…

Последовало короткое молчание.

– Я первая вонзила в его грудь ногти, – невыразительно произнесла Этис.

Гераклес собирался ответить, но ему показалось странным, что ясно сложенные в его сознании слова не срываются с губ. Он заморгал, смущенный и удивленный этой неожиданной немотой. До него донесся ее слабый и жуткий, как болезненное воспоминание, голос:

– Мне безразлично, что ты не можешь этого понять. Что ты вообще можешь понять, Гераклес Понтор? С рождения ты повиновался законам. Что ты знаешь о свободе, об инстинкте, о… гневе? Как ты сказал? «Тебе пришлось вынести долгое одиночество»? Что ты знаешь о моем одиночестве?… Для тебя «одиночество» – всего лишь слово. Для меня оно стало болью в груди, потерей сна и отдыха… Что ты вообще знаешь?

«У нее нет права ко всему прочему оскорблять меня», – подумал Гераклес.

– Мы с тобой любили друг друга, – продолжала Этис, – но по приказу или, если хочешь, по совету отца ты унизился и женился на Хагесикоре. Она была более… как бы сказать? Подходящей? Происходила из знатной семьи аристократов. И если такова была воля твоего отца, разве мог ты не подчиниться? Это противоречило бы добродетели и законам… Законы, Добродетель… Вот как зовутся головы пса, охраняющего Афины, это царство мертвых: Закон, Добродетель, Разум, Правосудие!.. И ты удивляешься, что некоторые из нас не хотят и дальше гнить в этой прекрасной могиле?… – Ее темный взгляд, казалось, затерялся в какой-то точке комнаты, но она продолжала: – Мой супруг, друг твоей юности, хотел изменить нашу абсурдную жизнь с помощью политики. Он считал, что спартанцы по крайней мере не лицемерны: они воевали и не боялись это признать, они даже этим гордились. Он и в самом деле сотрудничал с тиранией Тридцати, но не это было его большой ошибкой. Его ошибкой было довериться другим больше, чем себе самому… вплоть до того, что большинство этих «других» осудило его на Собрании на смерть… – Она плотно сжала губы. – Хотя, возможно, он совершил и другую, еще более грубую ошибку: он думал, что все это, это царство разумных покойников, думающих и рассуждающих трупов, можно преобразить простыми политическими изменениями! – Ее смех глухо зазвучал в пустоте. – В это же верит и наивный Платон!.. Но многие из нас поняли, что ничего нельзя изменить, не изменившись сперва самому!.. Да, Гераклес Понтор: я горжусь своим вероисповеданием! Для таких умов, как твой, религия, поклоняющаяся самым древним богам посредством ритуального расчленения верующих, абсурдна, я знаю и не буду убеждать тебя в ином… Но есть ли вообще неабсурдная религия?… Сократ, великий рационалист, отвергал все религии, и поэтому вы осудили его!.. Однако настанут времена, когда пожирание того, кого ты любишь, будет считаться проявлением благочестия!.. И что!.. Ни ты, ни я этого не увидим, но наши жрецы уверяют, что в будущем будут основаны религии, поклоняющиеся подвергнутым пытке, изувеченным богам!.. Кто знает?… Может быть, даже самое священное поклонение заключается в пожирании богов!..[127]