Читать книгу "Черная башня - Луи Байяр"

— Как скажешь.

Видок жестом выражает полную покорность ее воле.

— Пока не найдете себе подходящую одежду, носите вещи Франсуа. Они вам слегка великоваты — да-да, я вижу, доктор, — но Катрин ушьет, с иголкой и ниткой она творит чудеса. Мне сказали, что вам надо быть в одной комнате, но это ничего, у нас кровати такие большие, что можно уложить целую армию. Вы знаете этот стиль, Людовика Шестнадцатого. Умоляю, спите, сколько захотите. Никому и в голову не придет будить вас, пока вы не будете готовы…

Повинуясь внезапному импульсу, она, прикрывая рот ладонью, шепчет мне на ухо.

— Ваша матушка теперь покоится в мире. Так же как и мой дорогой супруг. Господь позаботился об обоих.

В эту ночь, сам не зная почему, я ложусь на полу, на сложенном покрывале вместо матраса. Шарль, по столь же непонятным причинам, позволяет мне это сделать. Проходит почти час, а я все не засыпаю. Под веками у меня бушует вчерашний пожар. Руки пахнут дымом, болят волдыри от ожогов на спине. Я вижу темный куль материного тела на полу гостиной.

На рассвете я просыпаюсь от шумного, как река, дыхания Шарля. Надеваю черный костюм Видока и на цыпочках выхожу на мраморную лестницу. Отпираю дверь, выглядываю на улицу.

— Доктор Карпантье?

На меня, не отрываясь, смотрит жандарм.

— Мне просто захотелось прогуляться, — объясняю я.

— В таком случае вам придется прихватить меня. Приказ шефа.

В конце концов, до улицы Святой Женевьевы не так уж и далеко. За квартал разит дымом, и в рассветном сумраке пансион Карпантье похож на человека, пострадавшего в кабацкой потасовке. Стены с черными синяками под окнами, беззубый — бездверный — вход… обрывки занавесок, словно выдранные волосы. Сквозь прорехи в крыше залетают грачи. Обживают единственное место, которое я когда-либо считал своим домом.

— Эктор!

Навстречу мне по улице идет Папаша Время. На нем та же поношенная одежда, в которой он покинул этот дом. В сером утреннем свете он похож на восставшего из мертвых.

— Какая удача — впрочем, что это я говорю! — восклицает он, обращаясь к жандарму, перегородившему ему путь. — Это кто-то из ваших друзей, Эктор?

— Все в порядке! — успокаиваю я жандарма. — Профессор Корнель пришел с миром.

Тот с неохотой освобождает дорогу. Сжимая в руке пальто, Папаша Время семенит ко мне. Его посеревшие губы растягиваются в улыбке.

— Тысяча извинений за то, что не был на похоронах, мой мальчик. Как это все… ужасно. Я всегда думал, что ваши родители похоронят меня, а получилось наоборот…

Он замирает, словно завороженный зрелищем обгорелого здания.

— Так… так сильно…

Несколько минут мы молчим. Разглядываем обломки, вдыхаем запах горелого дерева. А затем голосом тихим и мечтательным Папаша Время произносит:

— Если бы вы знали, мой мальчик, какой была в юности ваша мать. Огонь! Редко кто способен так восхитительно говорить.

— Говорить?

— О да! Она вела за собой всех представителей Братского общества патриотов обоих полов. Мне запомнилось, как я услышал ее впервые. Тема ее речи звучала так: «Вперед, к новой эпохе Просвещения!» О том, как мужчины и женщины, плечом к плечу, победным маршем двинутся к новому раю. Ей аплодировали так, что чуть стены не обрушились. Я сам был готов отбросить цивилизацию и начать с нуля.

— Но почему же она…

— Так ведь появились вы, и стало не до того! Разве годится таскать младенцев на митинги? Так только торговки поступают. Нет, в глубине души она была почтенной буржуа. Оставалась дома со своим малюткой.

Пока не стала… как тогда она выразилась? Одной из этих слабых, вечно печальных женщин. Чьим последним поступком в жизни была попытка спасти приданое. Ящик со столовым серебром, с которым ее и похоронили.

— Как вы себя чувствуете, мой мальчик?

Я не сразу отвечаю. Я так долго и усердно тру лицо кулаками, что из всех ощущений остается лишь одно: натертой кожи.

— Все в порядке, — наконец произношу я. — А вы как, месье? Куда пойдете?

— Ах, что до этого… — Его обвисшие щеки загораются синюшным румянцем. — Знаете, как говорится, отчаянные времена требуют… Одним словом, я возобновил контакт с одной моей очень старой знакомой — у нее очаровательный коттедж в Верноне… Так вот, чтобы не ходить вокруг да около, я просил ее руки.

— И что она? Согласилась?

— Ну, разумеется. Она, знаете ли, всю жизнь об этом мечтала. Но я не желал поступаться холостяцким образом жизни.

Он хихикает, отчего его челюсть, приплясывая, словно бы отделяется от остального черепа.

— Теперь что ж, ничего не поделаешь, — говорит он. — Все тома об орхидеях сгорели, больше нечего продавать.

Он переводит взгляд на свои жалкие ботинки, блестящие от импровизированного лака — яичного желтка. Я чувствую острую боль при мысли о том, чего он лишился из-за пожара. Пропал его бочонок с революционными артефактами. Табакерки с триколором, рукавица Руссо. Кипы старых…

…старых журналов…

— Вы Юниус, — выпаливаю я.

Слова срываются с моих губ одновременно с зарождением мысли. От звука этого имени Папаша Время разевает рот, и его рука начинает беспокойно шарить по груди.

— Что ж, вы правы. В прошлой жизни это был…

— Ваш псевдоним, которым вы подписывали статьи во «Всемирном курьере». Именно вы сообщали им о состоянии дофина. — Я прерываюсь, чтобы точно вспомнить фразу. — «Юниус что-нибудь придумает» — вот что отец записал в своем дневнике. Незадолго до гибели Людовика Семнадцатого. Он собирался поговорить с вами.

— Да. И поговорил.

— О чем?

— Знаете, вероятнее всего, мы обсуждали план побега.

Я долго и пристально смотрю на него, и только тут он понимает, какую тайну разгласил. По серым озерам его глаз пробегает рябь тревоги.

— Видите ли, дело в том… Не имело смысла оставлять мальчика там, где он находился. Воистину ужасное место! Пришлось… пришлось выкрасть его… Это был единственный выход.

— Но почему вы не сказали мне, что принимали в этом участие?

Но я уже знаю, что он ответит. Еще до того, как слова слетают с его губ.

— Из-за вашего отца, разумеется, да будет земля ему пухом! Он взял с меня клятву молчать. О том, что произошло, не должен был знать никто — никто! — а я, Эктор, человек слова. При всех моих возможных недостатках…

Он еще раз бросает взгляд на развалины дома. Долго, пока не устает, смотрит на грачей.

— А теперь?

— Теперь? Так ведь нет уже, похоже, смысла молчать. — Он вздыхает едва слышно. — А может, никогда и не было.

Глава 41 ТРОЯНСКАЯ ЛОШАДКА