Читать книгу "Правила игры - Владимир Аренев"

Ворота имения раскрылись перед правителем и его эскортом почти без заминки, и всадники подъехали к дому, где спешились, следуя примеру Пресветлого. В дверях дома возник низенький лысеющий мужчина и неторопливо двинулся Навстречу прибывшим.

– Добрый день, Пресветлый, – произнес Домаб как ни в чем не бывало, словно и не случилось памятной размолвки. Однако присутствовало в его словах и нечто холодное, чужое. – Останетесь на обед?

– Да, – согласился молодой правитель. – Наверное, да.

– Прекрасно. Тогда пойду распоряжусь.

– Мне нужно серьезно поговорить с тобой, Домаб, – бросил в спину ему Пресветлый. В конце концов, именно за этим я и приехал.

– Сейчас распоряжусь и выйду, – сказал, не оборачиваясь, управитель и вошел в дом.

– Ступайте. – Талигхилл взмахом руки отпустил телохранителей и присел на резной скамеечке в слабой тени деревьев. Ждать, пока Домаб распорядится.

… Ты сидишь, неудобно прислонившись к деревянной спинке. Приехал. На свою голову. А ведь признайся, говорить о собственной неправоте страшнее, чем ехать на войну. Ты ведь едешь на войну. Не забыл?

Впрочем, ты уже приехал на войну. С самим собой, «собой,… бой». Ты начал это сражение за собственную… что? честь? честность? Поздновато и бессмысленно, поскольку южнее ждет тебя, неуклонно двигаясь, колонна. «Колонна-неуклонно». Придвинется к башням, задвинется и…

Часть из них ведь ты собираешься бросить там, намеренно, на смерть – чтобы спастись самому. А тут, значит, решил сблагородствовать? Что? Время, говоришь, такое, обстоятельства такие? По-другому, говоришь, никак? Верно, правитель, верно – никак. А что же раньше, до тебя, в такие ситуации – неужто никто не попадал? Попадали? Ну и как же? Что делали-то, а?

Богов звали? Помощи Божественной? Эх, брат, какие тут Боги! Сиди уж на скамеечке, жди. Повинишься, поплачешься в жилетку – глядишь, и полегчает. Тебе А Домаб… а что Домаб? Не он же будет в башнях печься, в осадном огне не он же людей на погибель оставит – что ему? Пускай поносит в душе маленькую часть твоей вины. Он сможет, он вытерпит – ты ли вытерпишь? Сможешь ли?

Что спрашивать? Сможешь! Ты, пресветлый сукин сын, сможешь, найдется в тебе и сила, и уверенность. А нужно будет – зарубишь управителя клинком здесь же, под деревьями, потом и зарубишь. Чтобы не болтал лишнего.

Ты потер лицо, и на пальцах остались грязные отпечатки Дорожная пыль Ф-фу, какая чушь в голову лезет Ну где же Домаб?

Низенький человек уже шагал к скамеечке, поплотнее запахивая полы своего любимого халата с вепрями.

Подошел, присел рядом. Молчит.

– Жарко сегодня, – сказал Талигхилл. – … Но я не за этим. Я – извиняться. Может, ты и отец мне, не знаю. У… у Руалнира спросить не успел. Вот… но уж если и не отцом, то учителем – точно ты был и остался. И правильно, что говорил со мной о снах. О снах, – поправил себя Пресветлый, и Домаб впервые посмотрел ему в лицо, оторвавшись от созерцания голубых и черных камешков под ногами. Сказано было… Сказано. – Мне на самом деле снятся сны. В этом ты был прав. И Боги, наверное, существуют. В этом я был не прав.

Талигхилл замолчал, но Домаб не торопил его.

– Только, знаешь, – сказал вдруг бывший принц, – я ведь все равно в них не верю. В Богов. В их существование верю, а в них… Вот в тебя – верю, в Армахога, в…

– Не богохульствуй, – тихо произнес управитель.

Пресветлый тотчас замолчал.

Домаб покусал губу, поднял к небесам взор.

– Наверное, я виноват, – сказал он. – Что согрешил с твоей матерью, и родился ты – не от настоящего правителя, а от у правителя. Потому и в Богов не веришь, хотя и наделен даром. Охохонюшки! Разваливается династия… из-за бывшего садовника. Смешно сказать! И страшно.

Я знаю, что произошло и происходит. Наслышан. Так что не торопись рассказывать мне – знаю. А чего не знаю, о том догадываюсь. Слишком я долго вертелся около вас, правителей, теперь многое чувствую из того, что обычным людям не положено. Ты ведь замыслил что-то, так? Не отвечай, не нужно. Всей правды не скажешь, а лгать не стоит. Ты приехал грехи замаливать, а не новые наживать, поэтому молчи.

Я тебя не прощаю – не за что прощать. А за что было, уже простил. Только об одном прошу – верь Богам. Не веришь в них, верь им. Это может спасти и тебя, и державу.

– Не обещаю, – сказал ты, кривя губы.

– Не обещай, – согласился Домаб. – Пойдем-ка лучше обедать. Долго задерживаться, я так понимаю, не будете? Покушаете и в дорогу?

Ты кивнул.

Пошли обедать, и все оставшееся время управитель был в меру разговорчив и в меру весел. Ты – тоже.

Потом – пустое прощание, прыжок в седло, и дорога уже скачет тебе навстречу. Не оглядываться. Главное – не оглядываться. Все сказано, как сказалось, сделано, как сделалось, а оглядываться вовсе не обязательно.

Слезы на ветру. Хрустнул под копытами панцирь невезучего жука.

Вылетаете на южную дорогу и – вдогонку за войском. Уже темнеет, и вы присоединитесь к нему только на рудниках, а ночевать придется на каком-то постоялом дворе, среди мух и клопов, и будет храпеть у двери Храррип, а ты будешь ворочаться на жестком ложе, не в силах уснуть и не в силах думать. Но думать придется, так или иначе.

Иначе – никак.

/смещение – «Улыбнитесь! Снимаю!»/

Шэддаль давно уже отвык от того, чтобы руководить огромным войском. Но покамест справлялся.

На ночь не останавливались. Сонное войско брело, значительно замедлив шаг, по дороге, и пыль поднималась в лунном свете. Армахог, прощаясь с Шэддалем, велел ему: «Поторапливайтесь! Отдохнете… в башнях». Бывший сотник элитной гвардии Руалнира только улыбнулся в ответ. Оба знали, что поговорка звучала иначе, и вкладывалась она в уста и умы солдат еще с казарменной муштры, когда наставник на всякое нытье новичков отвечал одним: «Отдохнете в краю Ув-Дайгрэйса». Иногда, в минуты благодушного настроения, при этом добавлял: «Если попадете туда. А с вашей любовью к обучению путь вам только один – снова на землю. Так что край Бога Войны вам не светит, голубчики. Ну-ка, еще раз повторить удар с замахом!»

В общем, невеселое наставление у старэгха получилось. Но Шэддаль тем не менее ему неукоснительно следовал, поскольку и сам понимал значение временного фактора. Ему ли, не так давно прошедшему пол-Хуминдара и еще пол-Ашэдгуна пешком, – ему ли этого не знать? А лошадей всегда можно поменять, слава Ув-Дайгрэйсу, заводных взяли достаточно. Люди же отоспятся в седле – конечно, это не пуховая перина, но хоть клопы не кусают. «Во всем есть свои прелести, просто не всякий способен их отыскать» – еще одно мудрое изречение старого наставника.

К полудню следующего дня – вот уж нежданный каламбур! – добрались до рудников, и здесь поневоле пришлось подзадержаться. Шэддаль знал условия договора, заключенного между Вольными Клинками и Пресветлым, и, хотя сам относился к оному договору не вполне одобрительно, выполнять его в отсутствие Талигхилла должен был четко. А в договоре значилось: «забрать освобожденных Братьев в количестве сорока семи человек и препроводить их в башни с тем, чтобы они кровью искупили свою вину». (Кровью, разумеется, если будет в этом необходимость, но Шэддалю почему-то казалось, что необходимость будет. Найдется. Или найдут.)