Читать книгу "Повелитель разбитых сердец - Елена Арсеньева"

23 июля 200… года, Мулен-он-Тоннеруа, Бургундия. ВалентинаМакарова

Помню, первой мыслью моей было: я оставила открытым дом! Итеперь по родовому гнезду Брюнов спокойно шарят воры, а я заперта в погребе.

От этой мысли меня бросает в жар, но жара хватает ненадолго.В следующую минуту меня вновь начинает колотить дрожь – равным образом отхолода и страха.

Кто запер меня? Зачем? Неужели и правда вор? Может быть, этоон приехал из Фосе на красной машине? Точно, автомобиль, который я видела околоотельчика «Золотая курица», – тот же спортивный «Рено», который обогнал меня надороге в Мулен. И если именно он стоял на холме около деревни, это наводит нанекие размышления. Оттуда было отлично видно, что Николь уехала. Дом осталсяпрактически бесхозным. Я наслушалась массы историй о том, как грабят старыедома, а потом украденное всплывает на разнообразных блошиных рынках в Париже идругих городах. Таким образом, если я когда-нибудь выберусь из этого погреба,то, скорей всего, застану пустые комнаты…

Между прочим, экая же дурь лезет в голову… Дома ночьюграбят! Какое ни есть сонное царство Мулен, а все же кто-нибудь из соседейнепременно заметит фургон, в который грузят брюновское добро.

Ночью грабят, да? А кто тебе сказал, что ты не будешь сидетьздесь до ночи?

Ой, нет…

Не хочется до ночи? А с чего ты взяла, что вообщекогда-нибудь выйдешь отсюда?

Без глотка воды, без пищи – винные бутылки пусты, на крючкахне найдешь даже корочки сыра, даже обглоданной крысами косточки от окорока…

Крысы?! А что, здесь водятся крысы? Тогда они навернякаголодные…

О господи, может быть, кто-то просто пошутил надо мной?Какие шуточки шутят добропорядочные муленцы (или как правильно сказать –муленчане?), я уже имела возможность увидеть. Может быть, Доминик снова наделсвою «чеченку» и решил поиграть в захват заложников?

– Откройте! – ору я, колотясь о дверь. – Выпустите меня!!!

Голос садится очень быстро. Я начинаю кашлять, замираю наступеньках, чувствуя, как холод просачивается во все поры. На мне шорты имайка-безрукавка. На ногах – сланцы. У меня уже зуб на зуб не попадает!

Погреб – погребальный – погребена…

Сбегаю по ступенькам вниз и осматриваюсь. Если буду стоятьнеподвижно и предаваться лингвистическим изысканиям, точно сойду с ума. И оченьскоро. Надо искать какой-то выход. Может, погреб соединен подземным ходом ссараем, с домом соседей? С колодцем, в конце концов?

Стоп. Помнится, там, наверху, слева от входа в погреб –заброшенный колодец. Логически рассуждая, стена погреба – это и его стена.Значит, он находится вот здесь, с этой стороны. В стене выбита каменная ниша, вней сложены десятка три пустых пыльных бутылок. А что, если там, в задней стенениши, находится лаз в колодец?

Моментально выгружаю все бутылки на пол, стараясь при этомих не разбить, и лезу в нишу, которая по форме напоминает устье русской печи.Сижу там, сложившись вчетверо, как Терешечка, которого собралась изжарить злаяБаба Яга. Хм, его-то она хотела изжарить, а вот меня кто-то вознамерилсязаморозить!

Натыкаюсь пальцами на паутину, на наросты мха, но, поборовбрезгливость, снова и снова шарю по камням, выискивая хоть малую щель. И ничеготакого не нахожу. Глупости, здесь никак не может быть лаза в колодец, иначевода просачивалась бы сквозь щели и подтапливала погреб.

Выбираюсь из ниши, загружаю обратно бутылки и таким жескрупулезным манером исследую две другие ниши. Делаю это, если честно, нестолько из стремления найти лаз (я в него уже не верю), сколько из желаниясогреться. Пока двигаюсь, еще как-то терпимо, но уже через минуту паузы снованачинаю дрожкой дрожать. Еще слава богу, что светит лампочка под потолком. Хотькакая-то иллюзия тепла!

Разумеется, меня тут посещает воспоминание об одной излюбимейших книг, героиня которой тоже оказалась заперта в подземелье и прорыласебе путь на волю самым обыкновенным вязальным крючком. Что характерно, делопроисходило тоже во Франции. Правда, на Луаре, довольно далеко отсюда. И даже яспособна отличить известняк, среди которого так лихо прокопала себе путь насвободу пани Иоанна, от гранита, из которого сложен дом Брюнов. Вообщеокрестности Мулена каменисты, деревни здесь стоят на склонах гор, на обочинахполей я видела груды камня… Каменную гору мне не прорыть. Да и вязальногокрючка не имеется. Есть, правда, железные крюки, болтающиеся под потолком, нокак я их отцеплю голыми руками, интересно знать?

Предположим, отцеплю. Предположим, начну копать. Ну исколько лет мне понадобится на это? А ведь пани Иоанну регулярно, хоть и оченьплохо, кормили и поили. А мне что делать? Лизать сырые каменные стены ипитаться сушеными пауками?

При одной мысли об этом мой желудок сжимается… Ничего, это ятак разборчива, пока еще свежи воспоминания о плюшках артизана-буланжье. Ачерез день-другой я, очень может быть, стану спокойнее относиться к мысли осушеных пауках.

Через день-другой? Да я не проживу столько! Я простоокоченею! Меня и сейчас уже колотит, но я мечусь как угорелая по этому склепу,поэтому еще жива, но стоит устать, присесть, как смертельный холод оцепенит,оледенит, обездвижит тело, и я медленно превращусь в такой же замшелый камень,как все здесь…

Умру. Медленно и мучительно – от голода, жажды, ужаса.Господи, а как же Лелька?!

Ладно, у нее остаются мои родители. И так фактически моюдочь воспитывают они, а вовсе не я, шалава этакая, занятая куда большеустройством своих личных дел, чем воспитанием ребенка.

Доустраивалась, ничего не скажешь. Французского жениха ейпонадобилось! Вот и получи, фашист, гранату!

Если бы выбраться отсюда, я бы стала другой!

Черта с два. Не выберешься… Угаснешь тут, проклиная все насвете, молясь о божьем милосердии, коего не обретешь, а когда стукнет сердце впоследний раз, тебя встретит где-то на полдороге дорогой, незабвенный Бобкинс ивсе те немногочисленные близкие, которые переселились уже в иные миры и теперьмаются там от скуки и выходят к туннелю встречать вновь прибывших, высматривая,не мелькнет ли знакомое лицо. Там моя бабушка, и дед, и тетя, младшая маминасестра, и моя подружка детства, и…

И Василий.

При воспоминании о нем я дергаюсь так, что невольно ударяюсьо стену, рядом с которой стою.

Нет, думать об этом невыносимо. Невыносимо и страшно. Истало еще холодней. Надо ходить, ходить, чтобы согреться. Бегать!