Читать книгу "Пальцы китайским веером - Дарья Донцова"

– Из девчачьих игрушек у тебя был лишь медведь Пафнутий, – подхватила я. – Регина упорно не хотела признать правду, ей нужна была Аня. Мать упорно наряжала ребенка в платьица, прицепляла на голову бант. Николай Петрович тогда еще жил с Наташей, появлялся на Новодонской раз в неделю…

– Когда я переодевал Аню в брючки, – перебил меня хирург, – Регина начинала плакать. Вопреки здравому смыслу она настаивала на девочке. Я старался успокоить ее, понимал, как ей тяжело. Твоя бабушка, узнав, кто родился, потребовала оставить младенца в больнице. Регина отказалась, и Валентина Гавриловна прокляла ее вместе с малышом, прекратила отношения с дочерью. Когда консилиум врачей принял решение в отношении будущего пола ребенка, тебе стали давать особые лекарства. Я не доверял отечественным препаратам, доставал импортные, что было рискованно. Один раз мне привезли новое средство, а ты выдал бурную аллергическую реакцию, температура зашкалила за верхний предел. Так что все шло негладко и непросто. Но основная проблема коренилась в твоей матери. Умом Регина осознавала, что придется расстаться с дочкой, поэтому нещадно баловала Аню, превратив тебя в отвратительного капризника. Жена опасалась, что кто-нибудь узнает правду, поэтому ты не посещал садик, у нас не было ни няни, ни домработницы, только учительница английского, причем уроки проводились в присутствии мамы. И ты всегда, в любую погоду, даже дома, ходил в колготках.

Николай Петрович тяжело вздохнул, вспоминая то трудное время. Затем продолжил:

– Операцию надлежало сделать в полтора-два года. Психологи предупреждали, что позже у ребенка могут возникнуть личностные проблемы. Но едва я заводил речь о хирургическом вмешательстве, как Регина начинала рыдать: «Не дам убить мою девочку!» В результате на операционный стол ты попал четырехлетним. Я понял, что жена никогда не перестанет истерить, и буквально силой увез тебя в больницу. С того дня наши отношения испортились. Супруга обвинила меня в убийстве дочери, говорила, что я очень хотел сына, всю ее беременность твердил: «У нас будет мальчик!»

Я отвела взгляд. Эти слова хирург говорил и Бибикову. Юрий даже предостерег Лаврова, посоветовал ему так уж категорично не рассчитывать на сына. Мол, что, если на свет появится девочка? Но Николай Петрович не испытывал ни малейшего сомнения в том, что родится сын. А УЗИ жене он делать не разрешил.

– Мы отдалились друг от друга, – рассказывал Лавров дальше, – жили вместе лишь ради тебя. Я уничтожил все следы Ани, купил справку о ее смерти. Так, на всякий случай. Вдруг кто вспомнит про девочку? А тебе документы сделал, будто ты был воспитанником приюта. Я боялся, как бы до тебя не дошла правда – она могла тяжело ранить ребенка, заставить его почувствовать свою неполноценность. Но все же меня не оставляла надежда, что Регина со временем утешится. Твоя мама очень любила тебя, и я полагал: она перестанет рыдать по ночам, вспоминая дочь. Аня-то жива, никуда не делась, просто существует в обличии Вани. Но нет. После того как Валентина Гавриловна, потеряв от старости рассудок, попала в дом престарелых, ее младшая дочь Людмила уехала в Англию. А Регина поставила на могиле отца табличку с датами жизни и смерти Ани и ходила туда рыдать. К сожалению, я об этом узнал с большим опозданием. Ну и, конечно, твоя мама опасалась, что рано или поздно правда вылезет наружу. Поэтому, когда ты рассказал о встрече с Перепечкиной, Регина слишком сильно разволновалась. Мы в очередной раз поругались, и у нее случился фатальный сердечный приступ.

– Я Аня? – прошептал Ваня. – Не верю.

– У тебя на боку должна быть небольшая отметина, – подсказала я. – Однажды на Аню случайно попала капля кислоты. Задери рубашку и посмотри. А еще медведь Пафнутий, его любила Анечка.

– Нет, он мой, – уперся Иван, – личный. Его мне мама подарила, не помню когда.

– Внутри Топтыгина лежит медальон с изображением Пантелеймона Целителя, его туда зашила Акулина, – пояснила я. – Регина уезжала с Новодонской в спешке и забыла игрушку. Тебя прооперировали, ты стал требовать Пафнутия и… Вот черт!

– Что? – в один голос спросили Николай и Феликс.

Я повернулась к Лаврову.

– В свидетельстве о смерти Ани стоит двадцать седьмое января. Полагаю, тогда была сделана операция?

Лавров кивнул.

– Да. Почему вас это насторожило?

Я ответила:

– Акулина рассказывала мне, как вы двадцать девятого января попросили ее забрать из квартиры на Новодонской медведя. Дату Звонарева запомнила, потому что это ее день рождения, который ей не с кем справлять. Если Аня скончалась двадцать седьмого, как она могла через два дня требовать Пафнутия? И я ведь испытала беспокойство, когда услышала про двадцать девятое, но не поняла, что именно меня царапнуло. Только сейчас догадалась: умершей малышке медвежонок ни к чему.

Ваня вскочил.

– Пойду в ванную, посмотрю, есть ли на боку шрам!

– Сходи, дружок, – вздохнул Феликс, – он точно там. А Пафнутия распарывай аккуратно по шву, чтобы потом легче зашить было.

Иван кинулся в коридор.

Я тоже встала.

– Мы, пожалуй, поедем, уже очень поздно. Для меня остались непонятными две вещи. Кто устроил погром на кухне? Куда подевался мой айпад? Корсакова клянется, что не имеет ни малейшего отношения ни к одному из событий. Да, она подслушивала под окном нашу беседу с Ваней, а потом, использовав запасную связку ключей от коттеджа, оставленную Майей на ресепшн, забрала папку, но больше в дом не входила и на кухне не безобразничала. Так где же мой планшетник?

– Завтра куплю вам новый, – предложил Николай Петрович.

– Спасибо, я сама могу приобрести гаджет, – отмахнулась я. – Вопрос в другом: кто и зачем хозяйничал в особняке Николаевой?

* * *

– Можно я останусь переночевать? – робко поинтересовался Маневин, когда мы очутились в прихожей домика Николаевой.

– Естественно, да, – кивнула я. – Сейчас… Тсс!

– Что такое? – напрягся профессор.

– Слышишь странный писк? – шепотом осведомилась я.

Маневин замер и тоже согласился:

– Да. Он доносится из шкафа в коридоре, где я прятался.

Я храбро приблизилась к гардеробу, отодвинула панель и воскликнула:

– Рудольф Иванович! Ты так и лежишь тут? Вставай… Мамочки!

– Что? Что такое? – бестолково засуетился Феликс.

– Там новорожденные котята! – закричала я.

– Фу! – выдохнул Маневин. – Экое удивление, кошки иногда рожают.

– Рудольф кот, – напомнила я. – Ой, какие хорошенькие! Раз, два, три… Шесть штук, все черные, как угольки.

– Значит, он кошка, – засмеялся Феликс. – Владельцы иногда пол любимцев путают.

– Только не Майя Михайловна, – возразила я. – Рудольфу Ивановичу давно сделали операцию, он на самом деле… как бы это сказать… бесполый.