Читать книгу "Кракен пробуждается. Паутина - Джон Уиндем"

деревья. От сгнивших деревенских хижин и следа не осталось. О прежних временах напоминала разве что горстка одичавших коз и свиней.

Его участь могла бы стать совершенно иной. Наука, которая вкупе с военно-промышленным комплексом способна на что угодно: построить городок в вечных льдах, запустить человека на Луну, вывести новый вирус и согнать электроны в стада — подыскивала остров для исследовательской базы. По сравнению с другими проектами это обошлось бы недорого, но острову предъявлялось много условий: обладать хорошим климатом, быть необитаемым, легким для патрулирования и надежно изолированным.

Список, очень немногочисленный, вскоре сократился до двух объектов — и Оахому, более пригодный для наблюдения и менее сложный для судоходства, огородили колючей проволокой, увешали предупредительными щитами и утвердили как станцию слежения, а Танакуатуа предоставили зарастать.

Так бы всё и шло еще много лет, если бы Уолтер Тирри, искавший место для Просвещенного Государства лорда Фоксфилда, не услышал о нем.

Когда Тирри прилетел туда, ему понравилось всё: размеры, расположение, климат.

У него не было оснащения для похода в глубь острова, но он взял образцы почвы вблизи лагуны, где сел его самолет, и сфотографировал окружающую растительность как свидетельство плодородия. Фотографии, снятые с воздуха, вышли плохо — да и не могли хорошо выйти, по словам Тирри, поскольку восточную часть острова застилал то ли туман, то ли низкие облака. Путешественник рассмотрел, однако, что густая растительность имеет место повсюду, кроме верхней части двух гор и соединяющей их седловины. Даже внутренние стенки двух кратеров покрыты кустарником. А несколько ручьев вместе с горячим источником хорошо обеспечивают остров водой.

Острову требовались, конечно, восстановительные работы, но его климат, величина и расположение вдали от судоходных путей идеально подходили для наших целей.

Уолтер несколько удивился, обнаружив, что такой хороший остров никем не занят, но в Уияньи ему дали необходимые объяснения. По возвращении он доложил о табу как о дополнительном козыре, отваживающем нежелательных пришельцев.

Уточнив, которому из госучреждений принадлежит Танакуатуа, он внес предложение уплатить за него 20 тысяч фунтов, если ему будет выдан сертификат о радиационной чистоте острова.

Сертификат выдали, и начался торг.

Представители Короны, не зная еще, что в сделке заинтересован лорд Фоксфилд, с большим удовлетворением передали Уолтеру Тирри, эсквайру, права на ненужную им недвижимость за сумму 30 тысяч фунтов.

Глава III

Наше путешествие на Танакуатуа прошло гладко во всех смыслах и потому скучно.

Чуть ли не единственным ярким событием было уже упомянутое мной дезертирство Хораса Таппла в Панаме. До сих пор остается тайной, как он к нам затесался. Видимо, Уолтер непонятно с чего решил, что Хорас поможет объединить нашу команду, но этого не случилось. Все его попытки организовать настольные игры, шутейные состязания, бинго-розыгрыши отклика ни у кого не встречали, а наши вечерние посиделки напоминали скорее научные семинары — так что он еще на середине Атлантики понял, что попал не туда. Его одолевало уныние, он все реже пытался оживить нашу миссию, а перед приходом в Колон напился и высказал всё, что думал о нас и о Проекте в целом. На следующий день он сбежал.

Бедняга Хорас. Счастливчик Хорас.

Я лично старался поближе сойтись со всеми — и правильно делал. Впервые после моей катастрофы я стал замечать других и видеть в них людей, а не просто материал для Проекта. Я медленно возвращался к жизни и, надо признаться, удивлялся собственному идеализму. Я пока не лишился иллюзий, но прозревал и заменял фантазии фактами. Итак, Проект перестал быть теорией и мы, как ни странно, ехали осуществлять его на практике. Ощущения человека, пробуждающегося от сна, озадачивали меня и немного тревожили. Так, вероятно, бывает с теми, кто потерял память: ты чувствуешь, что сделал что-то не то, но не помнишь, что.

Думаю, мне посчастливилось, что процесс этот шел постепенно. Случись это внезапно, мне бы не поздоровилось.

Мои спутники мало-помалу превращались из списка фамилий в живых людей — притом не в таких, какими я их считал. Возможно, в дороге с ними тоже происходили какие-то перемены. Сам я точно знал, что изменился и смотрю на них другими глазами. Врачи, советующие круиз как средство от самых разных болезней, возможно, и правы. В голове у меня определенно прояснилось, и не сказать, чтобы к лучшему.

Так я с упавшим сердцем обнаружил, что все колонисты совершенно по-разному смотрят на то, как использовать наши возможности и материальные средства. В своей прежней лирической фазе я с наивностью ранних социалистов думал, что наивысшая ценность для всех людей — это разум. Теперь я будто впервые осознавал, что разум — понятие относительное, зависящее от индивидуальных взглядов, и что наше идеальное общество будет, возможно, формироваться не столь гладко и не столь бескорыстно, как мне представлялось.

Моя способность здраво судить о вещах понемногу выходила из спячки.

Так мне делалась все яснее непродуманность, мягко говоря, наших планов. Мы слишком полагались на единомыслие в коллективе и не предвидели, как будем улаживать разногласия; чем больше я думал об этом, тем больше тревожился. Для решения спорных вопросов нам требовался авторитет, единодушно принятый всеми.

Я тщетно пытался обсудить всё это с Уолтером. Он относился к будущему эмпирически и заявлял, что моему формализму недостает гибкости. Всё будет делаться в зависимости от обстоятельств, говорил он и отказывался спорить со мной.

Такой подход у плановика его масштабов приводил меня в замешательство, но противопоставить этому я ничего не мог и после трех-четырех попыток перестал ему докучать. Не одно это беспокоило меня в нем. Он стал менее доступен, чем в подготовительном периоде, и постоянно сидел у себя в каюте. Вскоре мне стало казаться, что он отделяется от нас, воздвигая непроницаемый барьер вокруг себя и Алисии Харди, ставшей кем-то вроде его личного секретаря. Эту перемену, думаю, замечал только я, поскольку раньше работал в тесном контакте с ним; остальные полагали, что ему, как организатору, надо о многом подумать. Один лишь Чарльз Бринкли упоминал мельком о его изоляции.

К концу путешествия я познакомился со всеми довольно близко. Это было нетрудно: от нечего делать каждый охотно говорил о себе. Чарльз рассказывал, как притесняют английских фермеров; потеряв терпение, он продал хорошую ферму в Ноттингемшире, чтобы попытать счастья на девственной земле, которую будет возделывать как считает нужным, без постороннего вмешательства и заполнения бесконечных бумажек.

Я узнал о несогласии Джо Шаттлшоу с разнообразными боссами, профсоюзом и классовой системой; он желал, чтобы его дети росли в обществе, где