Онлайн-Книжки » Книги » 📗 Классика » Чалдоны - Анатолий Константинович Горбунов

Читать книгу "Чалдоны - Анатолий Константинович Горбунов"

19
0

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 63 64 65 ... 82
Перейти на страницу:
class="p1">Ствол — в дугу, приклад — в щепки. Ладно, не заряжено, убить бы могло. Эх, разве в такие минуты об этом думаешь!

— Ванька, гад-разгад! — взвыл Евгешка. — Лишил ружья, сорвал промысел… — Боднул меня головой в живот — и на улицу. Цоп топор — и бежать к первому зимовью.

Я вдогон. Самодур же! Собак моих там зарубит, зимовье спалит… Слышит, догоняю. Упал на снег, визжит:

— Ваня, не убивай! Ваня, не убивай…

За живот держится: дескать, видишь, хвораю.

Кого там убивать! Самого, того гляди, по чугунку топором хряпнет. Мимо него кукшей пролетел. Добежал до зимовья, отдышался, собак отвязал. На воле-то их не шибко порешишь. Сел на свои нары, ружье наготове держу.

Немного погодя заходит Плешка с топором. Сел на свои нары.

Исподлобья друг на друга смотрим, молчим. Стемнело. Печку не топим. Лампу не зажигаем.

Сколько ни сиди, а сон долит. Кто-нибудь из нас шелохнется, вскакиваем, орем благим матом. Я за ружье хватаюсь, Евгений — за топор. Всю войну, брат ты мой, прошел, а такой жути не натерпелся, как у самодура в зимовье.

— Евгешка, — стращаю, — не гляди, что темно, не промахнусь: картечь в стволе.

— У меня, Ванька, топор — бритва: гвозди, как масло, режет. Хошь побрею?

— Почто на том зимовье не остался ночевать? — пытаю.

— А ты дров там наготовил? — ехидно хохочет он. — Суп сварил?

Галюсь над ним, чтобы не заснуть:

— Твою бабу знают…

Он в ответ:

— И твою невесту приискатели хвалят…

— Свинячье рыло…

— Баранья харя…

Мерзли и перепирались так ночь напролет. За оконцем разбыряло, Евгений увязал понягу и подался домой. Через речку шел, посохом набродил на снегу: «Ванька, за пузатого германца голову отсеку!» Посмеялся я над его плакатом. Что с самодура возьмешь? Тьфу…

Ну ладно. Промышляю, а Плешку все равно в уме держу. К зимовью вечером возвращаюсь, тропу со стороны деревни обязательно секу, чтобы самодур врасплох не застал.

Как-то раз в непогодь Рыжик и Загря утянулись за проходным соболем. И гаркал, и стрелял — кого там! Ветер гудит, деревья туда-сюда мотаются, снег валом валит. Потыкался-потыкался по релкам, вернулся в зимовье.

День мело. Ночью вызвездило. Не спится, душа о собаках болит: где же вы, мои дорогие? Вышел, прислушался — тихо. Погаркал, стрелил — и спать завалился. Если зверь их где-нибудь не порешил, объявятся.

Снится сон: огромная баба облапила меня, повалить хочет. Борюсь с ней, сопротивляюсь. Куда мне такая махина нужна? Всей деревней не прокормишь!

Сквозь сон слышу, ходит кто-то вокруг зимовья: хруп, хруп… Собаки?! Нет… Походка тяжелая. Евгений? Конечно, он!

Скобка на дверях брякнула. Я ружье схватил, кричу:

— Жечь пришел, Евгешка? Догорать буду, но заряд в лоб тебе, гнида, всажу!

Вдруг в оконце: тар-ра-рах! Осколки на пол посыпались.

Стегнул я картечью по оконцу. Рев на улице — посуденка на столе зазвенела. Какой тут Евгешка? Медведь! Видно, крепко зацепил картечью, коли заревел. Заткнул я оконце ветошью, бодрствую. Кое-как, брат ты мой, утра дождался. На улицу сунуться боюсь, задерет. Чую, затаился зверь около. Эх, собаки, собаки, где же вы, мои дорогие… Хорошо, что крючок на дверях — кованый, а то бы от страха ведро себе на голову надел. Во как мне было жутко!

Под нарами ржавый коловорот валялся, давай дыры в стенах вертеть, медведя выглядывать.

Эвон ты, супостат, у проруби лежишь. Горит, поди, нутро-то, ранил я его крепко. Воду лакает, в мою сторону, как уполномоченный по заготовке хлеба, зыркает. Стрелять — далеко. Вся надежда — собаки объявятся.

С Евгением напереживался, тут еще зверь. Сижу в зимовье, нюни распустил. Вдруг на улице: бах, бах! Лай, рев… Я — в двери. Рыжик и Загря медведя теребят, а тот на Плешку прет. Я с подбега стегнул зверя пулей по уху, так и ткнулся, проклятущий, норкой в снег.

— Ох и добры, Иван, у тебя собаки! — кричит Евгений.

Я спустился на лед. Поздоровались, закурили.

— Собаки-то мои как с тобой оказались? — спрашиваю.

Плешка шапку на затылок сдвинул, испарину со лба рукавом стер:

— Трезвонят и трезвонят вчерась за деревней чьи-то собаки. Уже смеркаться стало, всё трезвонят. Жалко собак. Дай, думаю, схожу. Взял у Авдотьи Кармадоновой ружье, мужика-то ее осенясь гонный сохатый затоптал. Прихожу — твои собаки! Лают на сосну. Глядел-глядел, ничего не видать. Снег порошит. В самой верхушке вроде как черновина. Стрелил наугад — соболь упал. Отнес к твоим родителям. Думали, домой выходишь, коли собаки тут. Ждем-пождем, нет Ивана. Утром хватились собак — в лес ушли. Значит, с Иваном что-то неладно. Ну, я и айда сюда. Иду по чуднице, а на душе муторно. Слышу: в распадке твои собаки тявкают. Добыл тетерю — и дальше. Кобели по хребту шьют. На повороте, у проруби, увидел зверя, мурашки по спине побежали — огромадный! Слава богу, Загря и Рыжик поспели. Я уж думал: хана тебе, Иван…

Поклонился я в ноги Плешке:

— Спасибо, друг, за выручку…

— Это тебе спасибо, — прослезился самодур. — Я ведь промазал.

Обнялись, хохочем, а самих лихорадка колотит. Во как зверь-то достается, паря! Евгений дыры в стенах деревянными шипами затыкал и удивлялся:

— Артелью за неделю, Иван, столько не навертишь, а ты один за утро изловчился.

Неловко мне стало, и я перевернул разговор:

— Собаки-то где твои?

Евгений горько вздохнул:

— На мохнашки пустил. Не везет мне на путевых собак.

— Что-нибудь придумаем, — успокоил я своего спасителя. — А пока с Рыжиком или Загрей походишь.

С тех пор Плешка хворать перестал. Вместе охотились, пока не остарели.

ТУРПАН

Живал — щи ладошкой хлебал в нашей Подкаменке лесник Костя Рукавишников: удалец! Казенного коня держал — якутской породы, Турпаном звали. Небольшой такой конишка, мохнатенький. До чего ушлый был, я тебе скажу! Набуровит Костя лиственничного швырка на дровни, Турпан покосится на воз, туда-сюда пошевелит дровни — дерг, и пошел. Соображал, что полозья к снегу пристыли. Если не мог воз с места сдвинуть, встанет как вкопанный и заржет: отбавляй, хозяин, поклажу. Тут его хоть стягом понужай, не шелохнется. Характер!

Крепко Турпан любил Костю, как собачонка за ним гонялся. Тот в нем тоже души не чаял: то комочком сахара угостит, то хлебцем, а то и звенышком свежепросольного сига — шибко уважал конишка эту рыбку. Такой от голода не пропадет нигде: все подряд мел, если прижмет жизнь, — и прутья, и ветошь, и кору…

Однажды в

1 ... 63 64 65 ... 82
Перейти на страницу:

Внимание!

Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Чалдоны - Анатолий Константинович Горбунов», после закрытия браузера.

Комментарии и отзывы (0) к книге "Чалдоны - Анатолий Константинович Горбунов"