Читать книгу "Долго и счастливо? - Delicious"

из этого предмет гордости, все-таки получит свое. Как знать, возможно, этот притянутый за уши план как вывести меня из игры они разработали вдвоем, возможно, именно поэтому Вонка согласился удочерить Чарли, возможно, именно поэтому новость о моей беременности не выбила почву у него из-под ног. И сейчас он счастлив возможности от меня избавиться. Ведь ему даже не пришлось брать на себя ответственность за принятие решения о разрыве: он подстроил все так, чтобы вина легла на мою совесть, я сама ушла в тень, а он, Белый король, остался на солнце. Даже здесь он умудрился остаться ребенком. Зачем вообще он женился на мне, если его ждала Франческа? Зачем взвалил на себя это бремя, зачем дал клятву, зачем безуспешно пытался доказать свою мужскую состоятельность, зачем мучил нас обоих, зачем-зачем-зачем?..

По прихоти. Потому что так захотелось. Потому что в первый раз ты отказала ему, Элизабет, чего он не мог ожидать. Потому что заразила его своими мечтами о счастливой жизни вдвоем, в которые он был вынужден поверить. Потому что в вашей паре не нашлось взрослого, который предупредил бы печали, не позволив им свершится. Вы замечтались, просто замечтались. Но игры кончены.

— Понятно, — ошеломленно говорю я, поднимаясь с места. — Тогда я… я уйду сейчас, если ты не против. Мои вещи ты можешь прислать на старый адрес, а можешь сжечь… Мне собственно все равно, как ты ими распорядишься. — Я скручиваю с пальца кольцо, но оно не желает сниматься, и я буквально сдираю его, оставляя на косточке безымянного пальца ссадины. Я не спрашиваю о том, сыграл ли Вонка какую-то роль в происходящих интригах, знаю, что если он будет отрицать, я не поверю, а если признается, буду прокручивать его слова в голове долгие годы. Зачем множить боль словами, которые вполне могут быть не произнесены? Пусть сказка живет хотя бы в моем воображении.

Сжимая тонкий ободок металла в руке, я подхожу к Вонке, беру его за запястье и кладу кольцо в раскрытую ладонь, а потом сама сжимаю его пальцы в кулак.

Он выглядит совсем потерянным.

— Элли, все хорошо? Ты себя хорошо чувствуешь? Потому что если нет, позволь мне позвать доктора…

— Со мной все прекрасно, — перебиваю я, и даже улыбаюсь, ибо я настолько шокирована ходом событий, что еще могу это делать с завидной непринужденностью.

Мне не верится, что это конец. Не верится, что все, что начиналось так романтично, так прозаично кончится. Но я уже ничего не могу изменить.

— Ты живешь в Башне из слоновой кости, — тихо говорю я.

— Э-э, не-ет, на фабрике нет никаких слоновьих костей, насколько мне известно, — он растерянно и скорее машинально пытается мне противоречить, и с учетом сложившейся ситуации, это выглядит нелепо. — Может быть, мамонта…

— Не стоит понимать это буквально, — снова улыбаюсь я. — Ты отгородился от этого мира в мире творчества, в мире своих фантазий, даже фабрику выстроил, только ограда — не ее стены, настоящая ограда вот здесь, — я протягиваю руку и касаюсь его груди в том месте, где по моим расчетам должно быть сердце. И он вздрагивает и быстро хватает мою ладонь, крепко сжимая пальцы, и, смотря на меня со странной, дикой мольбой во взгляде, открывает рот, чтобы что-то сказать, но в ту же секунду отпускает мою руку и сжимает губы.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, — ободряюще киваю я, хотя совсем не уверена в том, что истолковала его порыв верно. — Я прощаю тебя, обо мне не волнуйся. Надеюсь, и ты сможешь меня простить. У тебя все будет хорошо, как только ты покинешь эту башню. Как только за фантазиями разглядишь человека, чью любовь сможешь принять. Это не так страшно, как кажется. Это сделает тебя счастливым. Франческа… она не ангел, конечно, но и в ней есть что-то хорошее. По крайней мере, она готова подарить тебе свое сердце, а это уже дорогого стоит. Ты будешь счастлив, как только сам себе это позволишь. А в том, что касается… нее, — я кладу его руку на свой живот, — помни, что ты сможешь видеть ее, когда пожелаешь, я буду рада твоему участию в ее жизни, я на него рассчитываю.

Я колеблюсь, стоит ли целовать Вонку на прощание, и наконец решаю, что лучше просто уйти. Тихо и незаметно, будто меня и не было никогда здесь вовсе. Аккуратно прикрываю дверь за собой, и в этот самый момент начинает нестерпимо жечь в грудной клетке, и воздуха вдруг становится так мало, как будто у меня отказало легкое. И я хочу вернуться и упасть перед ним на колени и втолковывать ему о всех кознях Франчески, пока он просто не будет вынужден мне поверить, плакать, говорить о любви и о вечности, просить прощение снова и снова, просить подумать трижды перед тем, как отпускать меня. Потому что уходя, отдавая ему кольцо, я рассчитывала, что меня остановят, вернут, не дадут уйти. Потому что признаваясь в своем проступке, я ожидала его криков и укора. Потому что между нами было что-то большое и важное, между нами была магия. Как мог он просто взять и молча отпустить меня?!

За плотно закрытой дверью слышится звук удара. Потом еще одного. И еще. И я медлю на пороге, замираю над нашей историей с зажженной спичкой в руке.

А потом, вспомнив Франческу, вспомнив молчание Вонки, понимаю, что наша история все равно закончена. И позволяю пламени разгореться ярко-ярко.

Возвращаюсь в свои апартаменты, пишу Бакетам короткую записку с благодарностями, собираю дорожную сумку, запихнув в нее то, что первым попалось под руку, и через пятнадцать минут выхожу из главных ворот.

Закатное небо оранжево-желтое, как апельсиновые леденцы, а облака синевато-золотистые, сухо и совсем нет ветра.

Я делаю первые шаги навстречу своей новой жизни. Чувствую себя так, словно постарела на десять лет, и хотя мои щеки мокрые от слез, которые я уже не пытаюсь стереть, в душе неожиданная легкость, почти торжество. Реальная жизнь бескомпромиссна, красива и уродлива, благосклонна и жестока, она не имеет ничего общего с засахаренными грезами, она наполнена непредсказуемыми виражами и не всегда справедлива. Но у нее есть большое достоинство: она реальна.

А где-то за спиной полыхает моя личная Башня из слоновой кости.

========== Часть 33 ==========

До чего странно возвращаться в место, которое когда-то было твоим домом. Все и знакомое и чужое одновременно, будто за время твоего отсутствия предметы заменили их точными копиями, и ты чувствуешь фальшь, но ее не видишь. Будто