Читать книгу "Похитители снов - Мэгги Стивотер"

Ронану пришлось напомнить себе, что он не спит. Не потому что он чувствовал себя как во сне, а потому что всё случившееся до боли напоминало ситуацию, способную ему присниться. Он открыл дверцу – бесполезно было сидеть в машине, поскольку «Камаро», очевидно, никуда уже не ехал – и выбрался.

Стоя на асфальте, он уставился на мертвую ночную тварь, распластанную на капоте разбитого «Камаро», а затем взглянул на Кавински.

– Не отставай, Линч, – сказал тот.

Он втянул голову в окно, и на мгновение Ронан испугался, что Кавински сейчас уедет. Кавински не был союзником, но он был человеком – живым человеком; и он только что спас Ронана, а это что-то значило. Но Кавински просто убрал пистолет на место и отогнал «Мицубиси» чуть дальше на обочину.

Он подошел к Ронану, скрипя ботинками по битому стеклу, и одобрительно сказал:

– Похерили машину.

И действительно. Гладкие формы, по которым Ронан проводил рукой лишь пару часов назад, были скручены, металл обвился вокруг телефонного столба. Одно колесо слетело и лежало в канаве. Даже в воздухе пахло бедой – разлитыми химикатами и чем-то плавящимся.

Ронан провел рукой по затылку. Ему казалось, что сердце вот-вот остановится. Стены падали, обрушивая друг друга.

– Он меня убьет. Блин. Он меня убьет.

Кавински указал на ночной ужас.

– Нет, чувак, убить тебя хотела вот эта тварь. Ганси тебя простит. Он не захочет спать один.

Это была последняя капля. Ронан схватил Кавински за майку и тряхнул.

– Хватит! Это не твой гребаный «Мицубиси»! Я не могу пойти и купить завтра утром новый!

Кавински с понимающим видом отцепил пальцы Ронана от своей майки. Тот оттолкнул его и заходил туда-сюда, сцепив руки за головой и окидывая взглядом дорогу – не едет ли кто? Но ничего исправить было нельзя, сколько ни смотри.

– Слушай, Линч, – сказал Кавински. – Всё просто. Обдумай своим крохотным ирландским мозгом эту идею. Что делала твоя мать, когда у тебя умирала золотая рыбка?

Ронан остановился.

– Я же сказал. «Кабан» – не твое ведро с гайками. Я могу купить Ганси новую машину, но она ему не понравится. Он не захочет другую. «Кабана» невозможно заменить.

– Я все-таки проявлю терпение, – произнес Кавински, – потому что ты треснулся головой. Ты меня совсем не слушаешь?

Ронан ткнул рукой в сторону «кабана».

– Это – не золотая рыбка.

– Кончай катать истерику. Я сейчас открою багажник, а ты засунешь в него эту тварь. А потом мы съездим на ярмарку идей.

Ронан недоверчиво уставился на него.

– Слушай, ты сейчас переживаешь переломный момент. Лезь в машину давай.

Ронану больше некуда было деваться. Он полез в машину.

36

Через несколько часов Ганси и Адам оказались в коридоре, в северном крыле дома, между кухонной лестницей и старой комнатой Ганси. Из гостиной по-прежнему доносились оживленные разговоры. Адам сомневался насчет Ганси, но точно знал, что сам он пьян. По крайней мере во рту у него был вкус шампанского, а мир казался темным и размытым. Раньше он не пил. За Адама это делал отец.

Они стояли бок о бок на роскошном фиолетовом персидском ковре возле удобного столика в стиле королевы Анны. На нем теснились безделушки, посвященные охоте. Тусклые золотистые версии Адама и Ганси виднелись в потрескавшемся черном зеркале, которое висело на стене. В отражении обычно аккуратная линия рта Ганси была тревожно изогнута. Он дернул себя за галстук, так что узел залихватски задрался.

– Ты можешь поверить, – трагически произнес Ганси, – что я вырос в таком месте?

Адам не стал говорить, что он этого и не забывал.

– Жаль, что мы не можем вернуться завтра, – продолжал Ганси. – Жаль, что нельзя поехать и посмотреть, не появился ли Кабесуотер.

Когда он произнес «Кабесуотер», у Адама свело шею, словно чей-то ловкий палец поддел туго натянутое сухожилие. Еще один образ попытался пробиться на поверхность – моргнув, Адам краем глаза увидел мужчину, который стоял у него за спиной и смотрел в зеркало. Печальное лицо, шляпа-котелок. «Почему бы и нет? – сердито подумал Адам. – Блин, почему нет?»

– Rex Corvus. Никогда больше не буду пить.

– Ты не пьян, – сказал Ганси. – Это был имбирный эль. В основном. Посмотри на наши лица. Мы старше, чем прежде.

– Когда?

– Минуту назад. Мы всё время становимся старше. Адам… Адам, ты этого хочешь? Этого? – он элегантным и небрежным жестом указал на нижний этаж, словно отталкивая роскошь дома от себя.

Адам ответил:

– Я хочу свалить из Генриетты.

Он знал, что это жестоко, хоть и честно. Потому что, конечно, Ганси должен был сказать…

– …а я нет.

– Знаю, что нет. Послушай, я не пытаюсь… – Адам собирался сказать «отделаться от тебя», но ему не хватило сил, даже с помощью шампанского, плещущего о берега.

Ганси издал ужасный смех.

– Я – рыба, которая разучилась дышать в воде.

Но Адам думал о том, о чем умалчивали оба: они шли перпендикулярными путями, а не параллельными, и рано или поздно должны были разойтись. Сразу после окончания школы, скорее всего. Если не в колледже, то потом.

В нем нарастало напряжение, вроде того, что порой не давало ему покоя по ночам, когда он мечтал спасти Ганси – или БЫТЬ Ганси.

Тот повернулся к Адаму; от него пахло мятой и шампанским. Он был собой – и ими обоими. Ганси спросил:

– Почему ты пошел в Кабесуотер без меня?

Вот оно.

Объяснить было сложно. Адам пожал плечами.

– Нет, – возразил Ганси. – Не надо.

– Я не знаю, что сказать.

– Правду.

– Я не знаю, что тут правда.

– С ума сойти… – произнес Ганси. Он включил Тот Самый Голос. Голос Ричарда Ганси Третьего. – Нельзя что-то делать, не зная зачем.

– С Ронаном, возможно, это и сработает, – заметил Адам. – Но не со мной.

Ганси в зеркале невесело рассмеялся.

– Ронан никогда не брал мою машину. И не врал мне.

– Перестал. Я тоже не врал. Нужно было торопиться, иначе Пуп получил бы контроль над линией, – Адам вытянул руку в направлении лестницы, в направлении вечеринки и голосов, поющих на латыни. – И именно ОН слышал бы это. Я поступил правильно.

– Речь не про сейчас. Я спрашиваю о том, что произошло ТОГДА. Ты прошел совсем рядом со мной. Но тебе так хочется быть Адамом Пэрришем, одиноким воином…

Он и был Адамом Пэрришем, одиноким воином. Ганси, воспитанный восторженными прихлебателями, никогда бы этого не понял.