Читать книгу "Магический Марксизм. Субверсивная Политика и воображение - Энди Мерифилд"

Поскольку первобытное есть в любом из нас и поскольку оно предполагает определенного рода космическую связь между человеческими существами, животными, растениями и звездами (иногда демоническую связь), то это также повседневность, присутствующая в чувственном, в эротическом, в жизненном, в радостном согласии любви, дружбы и товарищества. Редко замечают, например, что в обществах богатства и изобилия часто бродят зомби, как в гаитянском вудуизме обозначается мифический прообраз живого мертвеца, существа, приговоренного не к смерти, а к жизни, существа с отсутствующим, тусклым, почти остекленевшим взглядом, взглядом без проблеска огня, без воображения и интеллекта, взглядом XXI века. Зомби живут самыми примитивными инстинктами, и густой туман забвения и бесчувственности делает для них невозможным осознать свое положение – в общем, это то, что мы называем нашей жизнью сегодня, в 2010 году, после того как другие зомби уверили нас, что история кончилась, исчерпала все свои возможности изобрести что-то иное, по-другому организовать политическую, экономическую и культурную жизнь. Да, в гаитянском вудуизме зомби – это «рабочий скот, безжалостно эксплуатируемый своим хозяином, принуждаемый тяжело трудиться в поле, изнуряемый трудом и бичуемый по малейшему поводу». Гаитянский поэт-сюрреалист и писатель Рене Депестр считает, что история колонизации и рабства – это «процесс общей зомбификации человечества». Я же думаю по-другому: произошла своего рода смена ролей, и хозяева сами стали зомби, теперь у представителей правящего класса тусклые глаза XXI века.

Ускользнуть из «зомби-лэнда», выздороветь от эпидемии бессонницы, вырваться в мир магического желания и образов мечты, в живой и беспокойный мир магической политики и магических зелий – вот, если говорить кратко, подлинная цель «Магического марксизма». Это призыв субверсивно выговорить тайну, мобилизовать волшебников, войти в иную сферу реальности, в сферу сырой, яркой, чудесной реальности, подобной реальности романа Маркеса или полотна «Джунгли» Лама, висящего в холле Нью-Йоркского музея современного искусства, рядом с гардеробом, в ожидании выхода на главную сцену[216]; этого гигантского полотна два на два метра, с его горячечным символизмом, его мотивами вуду, его кубистической многомерностью. Четыре или пять фигур с искривленными руками и ногами, напоминающими побеги бамбука или сахарного тростника, подманивающие зрителя к себе; скрученные члены, ягодицы и груди, грозные лица, напоминающие тотемы, мерцающие полумесяцы, африканские маски; острые конечности, скрывающиеся за пальмовыми листьями и бугенвиллеями; человеческий, животный, растительный и цветочный миры, сосуществующие в экзотическом и эротическом ландшафте красок и форм, – все они находятся в одном синкопированном ритме с некими доносящимися издалека ударами барабана, как будто призывающего вернуть себе улицы. Желтое и зеленое, синее и сине-зеленое, иссиня-черное и желто-оранжевое образуют грандиозный калейдоскоп, созданный с той неистовой страстью, с тем привычным безрассудством, которые необходимы сегодня марксистам для изобретения их магической политики. Все, чего я желаю, – это чтобы мы совершили этот прыжок вместе, вместе выпрыгнули из наших джунглей, из нашей сегодняшней жизни в другие, более первобытные джунгли, в более насыщенные воображением и более богатые, богатые в том смысле, какой вкладывается в это понятие в «Grundrisse». Возможно то, о чем действительно говорит «Магический марксизм», так это о том, что нам стоит позволить «Джунглям» неким образом войти в нас, нам стоит воплотить в жизнь их примитивную анархическую витальность, позволить ей проникнуть в нас, в наши тела и души, проникнуть навсегда.

«Призраки» магического марксизма

Со стратегической и организационной точки зрения у черной магии существует еще один аспект: он связан с ее способностью бродить с места на место, с ее пугающей витальностью, способностью зачаровывать, исчезать и снова появляться. Ее способность внушать опасения основана на призрачности, подобной тому налету тайны, которым окружает себя Воображаемая партия, на способности создавать анонимность, неуловимость, нервирующую власти предержащих, намекающую на то, что где-то, как-то, кто-то нечто замышляет и власть может только догадываться – кто и где. Магический марксизм должен наслаждаться этой первобытной призрачностью, этими призраками своей черной магии, разными способами культивировать их, использовать их как часть нашего набора средств по приведению в трепет и низвержению правящих классов; так будем же использовать невидимость и неуловимость, взывать к черной магии, чтобы они продолжали теряться в догадках и чувствовать себя в опасности; так станем же стаей сов Минервы и организуемся в сгущающихся сумерках; так продолжим же взывать к революционным призракам Маркса, и пусть они по-прежнему наводят страх Божий на богобоязненных буржуа.

В своем оригинальном прочтении Марксовых «Манифеста» и «18 брюмера» Жак Деррида был безусловно прав, полагая, что «призраки» Маркса представляют собой угрозу буржуазному порядку и что эти многообразные призраки всегда будут нести такую угрозу. Пусть грозят… Когда я впервые прочитал «Призраков Маркса» Деррида, почти сразу после выхода английского издания, книга показалась мне откровенно реакционной, даже нелепой, так что я целиком был согласен с критикой, прозвучавшей в сборнике статей марксистов более традиционных взглядов «Ghostly Demarcations»[217]. Но недавно перечитав «Призраков Маркса», спустя более чем пятнадцать лет, став несколько старше и, надеюсь, немного умнее, я был поражен, насколько размышления Деррида верны. Хотя мне кажется, что его призраки по-прежнему блуждают преимущественно на страницах книг, а не на улицах, так никогда и не оказавшись в состоянии вырваться из деконструированных строк текста в политическую жизнь, тем не менее его понятие «Нового Интернационала» на самом деле во многом сходно с концепцией Воображаемой партии и тех широких внеклассовых альянсов, о которых я говорил на этих страницах. Деррида говорит:

Новый Интернационал – это узы сродства, страдания и упования, узы, пока еще незаметные и почти тайные (как около 1848 года), но становящиеся все более зримыми – тому существует не один знак. Это узы несвоевременные, без статуса, прав и имени, едва ли даже публичные… действующие без договора, «out of joint», нескоординированные, беспартийные, без родины, без национального сообщества (Интернационал – впереди, сквозь и по ту сторону всякой национальной принадлежности), без со-гражданства, без общей сопричастности к определенному классу. Новым Интернационалом здесь называется то, что напоминает об объединившейся в союз и не имеющей институционального закрепления дружбе между теми, кто – даже если они отныне не верят или никогда не верили в какой-то социалистический марксистский интернационал, в диктатуру пролетариата, в мессиано-эсхатологическую роль всемирного союза пролетариев всех стран – продолжают вдохновляться, по меньшей мере, одним из духов Маркса или марксизма (отныне они знают, что духов больше одного) для того, чтобы объединиться на новый – конкретный и реальный – лад, даже если такой альянс уже принимает форму не партии или рабочего интернационала, но своего рода контрзаговора с целью (теоретической и практической) критики современного состояния международного права, концепций государства и нации и т. д., одним словом: чтобы обновить такую критику, и особенно чтобы радикализировать ее[218].