Читать книгу "Непогребенные - Сергей Антонов"

Куницын приблизился к Толику, наклонился над ним.

— Ваш друг лжет? Меня не проведешь. Если Берию расстреляли, наш проект должны были закрыть, а он успешно завершился. Честно Анатолий: Лаврентий Павлович ведь стал генсеком?

— Аршинов сказал правду. Как это ни печально, но ваш проект действительно закрыли.

— Исай Александрович, о чем вы болтаете с этими шпиками? — подошел Теченко. — Я их насквозь вижу. Из СМЕРШа, правильно? Или теперь ваша контора по-другому называется?

Толик промолчал. Не потому, что его поразил вопрос Теченко. Неприятно удивило другое: на плече зоолога висел трофейный автомат. Томский узнал свое оружие. Раз ученые начали вооружаться — дело плохо.

— Молчите? — Теченко обошел вокруг трех стульев. — Ничего. Я смогу вас разговорить. Чай — это еще цветочки. Ягодки будут после того, как мы вколем вам сыворотку правды. Не стройте жалостливую гримасу, товарищ Куницын. Вы забыли о том, что делали с вами деды этих молодчиков? Тогда у вас короткая память. У меня подлиннее будет.

Теченко в упор посмотрел на Томского. Было в этом взгляде столько ненависти, что Толик невольно опустил глаза. Зоолог истолковал это как признание вины.

— А-а-а, помнишь! Все помнишь, гад. Сначала вы отобрали у меня свободу. Разлучили со всеми, кого я любил. Потом вам показалось, что этого мало. Вам захотелось отнять даже время, в котором я жил. Заставили подписать липовую бумажку о том, что я соглашаюсь на опыт добровольно. Думали, что не выживу? Поставили на мне крест?!

— Тарас Арсеньевич, остановитесь, ради бога! — попытался успокоить коллегу Куницын. — Мы ведь еще не знаем точно, кто эти люди. Не в курсе решений партии, принятых за это время…

— Заткнись! — рявкнул Теченко, переключаясь на Куницына. — Ты настолько слеп, что веришь, будто они могли измениться за это время? Видел, во что эти извращенцы превратили несчастного зверька? Ничего ты не видел! Из-за таких вот мечтателей и утопистов, как ты, они пришли к власти и стали творить все, что подсказывали их больные мозги. «Мы не знаем, мы не в курсе!» Да мне хватит одного взгляда на эти лубянские морды…

— Слышь, ты… зоологическая морда! Трепись, да меру знай…

Выдав эту тираду, Аршинов сплюнул себе под ноги и замолчал.

— Ага. Вот ты себя и выдал, — закивал головой Теченко. — А я еще не соглашался с Отто, когда тот предложил вас заморозить. Теперь вижу — надо. От себя лично я бы пришил каждому по шесть лап, чтоб знали, как издеваться над живыми существами!

Толик понял — молчать больше нельзя. Иначе их обвинят во всех смертных грехах, начиная от развала Советского Союза до развязывания Последней Войны.

— Тарас Арсеньевич. То, что я скажу вам сейчас…

— О-о, ты скажешь. Обязательно. Только не сейчас, а чуть позже. Пойдемте, Исай Александрович. Там у Лютца какие-то проблемы с заправкой установки.

Пленники остались одни. Оставалось лишь ждать, пока их соизволят выслушать, и надеяться, что им поверят. Томскому даже стало смешно. Над их головами, самое большее в сотне метров, находится мир, которому вряд ли суждено восстать из руин и пепла. Давно перестали существовать понятия, которые обитатели Академлага впитали с молоком матери. Все изменилось раз и навсегда. А здесь время словно замерло.

«И почему, собственно, „словно“? Поставь себя на их место. Люди, помещенные в морозильные установки в далеких пятидесятых, выходят из них, чтобы через восемьдесят лет рапортовать партии и правительству о том, что они выжили. Они не знают о том, что произошло наверху. Готовятся к встрече с потомками. А тут заявляются три оборванца. Один из них — молчаливый карлик с невиданным зверьком, а второй — грубиян-солдафон, позволяющий себе насмехаться над линией партии. Как бы ты сам повел себя на их месте? И не помешает учесть: эти люди — узники, наказанные за преступления, которых не совершали. Есть откуда взяться и недоверию, и злобе…»

— Толян, они — то, что я думаю? — спросил Аршинов. — Их действительно законсервировали в этих блестящих банках во времена незабвенного Лаврентия Палыча?

— Как ты догадлив, Алексей, — наконец подал голос Вездеход. — Теперь они хотят сунуть в одну из блестящих банок тебя.

— Ну, на это они не пойдут…

— Если речь зашла о заправке установки, всякое может случиться, — разочаровал прапора Толя. — Хочешь не хочешь, а придется им все рассказать.

— Теперь не поверят, — покачал головой Носов. — Будут думать, что мы обманываем их ради спасения собственных шкур. Потом, конечно, им все станет ясно, но мы к этому времени… Короче, Толян, пока мы в положении пленников, никто нас слушать не станет. Говорить с этими парнями теперь надо на равных, а лучше — с позиции силы.

— Это точно! — согласился прапор. — Между прочим, я с самого начала предлагал сразу на мушку брать, а не муси-пуси разводить. А сейчас попробуй, выкрутись! Стальной проволокой, суки, связали…

Толик посмотрел на проволоку, которой были связаны его ноги. Действительно, стальная. Это было заметно по цвету металла на торце кабеля. Стальная проволока толщиной в три миллиметра. Затянули на совесть. Наверняка пользовались плоскогубцами.

Томскому не хотелось вспоминать лабораторию профессора Корбута, но ничего поделать с собой он не мог. Ведь там тоже людей прикручивали к кроватям-рамам стальной проволокой.

«Раз уж начал вспоминать, Толян, вспоминай до конца. Разве забыл об обрывках этой проволоки и о том, как ты удивился силе гэмэчелов? Имеются и более поздние воспоминания. Таль в Зале Червей. Ты ведь радовался, что удалось применить таящуюся в тебе темную силу во благо. Почему бы не попробовать еще разок? Понятное дело — принять такое решение трудно. Советчиков больше нет. Решайся, Томский! Куницын с коллегами могут образумиться, а могут и выполнить свои угрозы. Вариант „пятьдесят на пятьдесят“ тебя устраивает?»

Такой вариант Толика не устраивал, но и в очередной раз позволять мистеру Хайду управлять собой он не хотел. Опасность навсегда остаться в шкуре монстра была вполне реальна.

Решение помогли принять обрывки фраз из разговора академлаговцев. Толик не смог расслышать того, что говорил Куницын, не удалось разобрать и в сбивчивой, обильно сдобренной акцентом речи Отто. Зато одно слово из ответа Теченко он услышал очень отчетливо. И слово это было: «ненавижу!»

Томский закрыл глаза, расслабился и несколько минут ждал наступления изменений. Ничего не происходило. По всей видимости, одной ненависти Тараса Арсеньевича было мало для превращения в гэмэчела. Может, надо не расслабляться, а напрягаться? Жаль, что он не может дотянуться до бутылочки с эликсиром. Дешевый трюк, но все-таки…

Толик попробовал развести кисти рук в стороны. Кабель впился в кожу, и ничего больше.

«Чтоб ты сдох, Желтый! Где же твое маниакальное желание верховодить роботом по имении Томский? Приходи, урод, для тебя освободили местечко!»

Толик открыл глаза. Не выходит. То ли он не может вызвать приступ одним только усилием воли, то ли Желтый слишком горд, чтобы откликаться на первый зов.