Читать книгу "Кафедра А&Г - Татьяна Соломатина"

Антонина Павловна. Всё ещё лаборантка. Она же вечная! После отъезда Любови Захаровны завела себе кошку. Теперь гораздо охотнее отправляется с работы домой.

Жизни прочих проходных и случайных персонажей этого бессюжетного мира творите сами, если есть охота. Наверняка Безымянным Дусе и Николаю Алексеевичу, равно как дяде Коле, и тёте Вере, и Марье Ивановне Колотушке, и отцу профессора Ниязовой Степану Муратовичу, первой жене Шефа и его сыну придумки ни к чему. Пусечка и Котик Безымянные, автор больше чем уверен, прожили свои долгие жизни достойно, слишком уж хорош был их отец, чтобы они обманули его чаяния. Впрочем, вполне возможно, они ещё живы и пьют чай с вареньем в окружении внуков и даже правнуков, почему нет? И у мамы, и у бабушки девочки Леночки, которая всего лишь хотела видеться с папой на своей законной территории, а не под уличным дождём, тоже есть своя судьба. В конце концов, не будь их и тысяч и тысяч таких же, как они, не была бы востребована «на поток» индустрия «мистики» и ненормальной веры в паранормальное (или паранормальной веры в ненормальное). Именно они помогли Леночке Кручининой (защитившей, впрочем, свои собственные и кандидатскую, и докторскую на вполне вменяемом действительно дельном материале, касающемся эндоскопической хирургии и экстракорпорального оплодотворения) продвинуть, заручившись горячим одобрением и поддержкой Шефа, в жизнь всякие «реальные» школы материнства. Где одновременно со вполне разумными, «копеечными» истинами, за которые никто и никогда не хочет платить, воскурялись ароматические палочки Вселенской Матери и проводилась коррекция астральных тел за неплохие деньги. И почему за запах сандалового дерева и ритмичную монотонную музыку они, продвинутые, готовы нести дензнаки, а за тяжёлый рутинный труд, который и есть самая квинтэссенция великого откровения материнства и сопутствующего ему родовспоможения, не очень? Тайна сия велика есть. Можно искать ответ на этот вопрос, а можно из их кислых выражений лиц, возникающих при виде таблетки но-шпы, эффективно снимающей спазм маточной мускулатуры, или ампулы курантила, улучшающего маточно-плацентарно-плодовое кровообращение, делать лимонад, чтобы напоить действительно страждущих. Всего-то – сопроводить курантил озонотерапией в пару тысяч рублей за сеанс, а но-шпу – прослушиванием медитативной музыки – и у них уже открываются чакры. Или распрямляются перинатальные матрицы. Не суть. Главное – помогает.

Можно вообразить, что папа Елены Кручининой, Геннадий, давно уже дедушка и редко вспоминает свою дочь. Но, видя её по телевизору или читая о ней в газетах, страшно гордится. И вместе с ним гордится его жена, когда-то помогшая не своей дочери.

Юре, который жил с Леночкой Кручининой, можно, например, навыдумывать, что он женился на хорошей девочке и жил долго и счастливо. Или, напротив, что он, не реализовавшись ни как специалист, ни как мужчина, спился и рано умер.

И вторая жена Шефа Наташка, не хватающая сама по себе ни звёзд с неба, ни фантиков с асфальта, где-то, безусловно, имеется. Возможно, прямо сейчас она на модном SPA-курорте холит своё нестареющее тело, разглядывая идеальный французский маникюр, в то время как куда более молодая Кручинина обрабатывает свои руки с коротко подстриженными ногтями спиртовым раствором хлоргексидина.

О названом брате Алексея Безымянного Борисе тоже можно достаточно нафантазировать. Ну, предположим, он живёт обычной счастливой жизнью обычного счастливого человека, и Лёшка даже пару раз приезжал к нему с Ленкой. Они пили самогон и вспоминали, как Колотушка защищал Безымянного в сельской школе от хулиганов. Почему-то при Кручининой Алексею Николаевичу вовсе не было стыдно за своё босяцкое детство. И почему-то именно там и именно с ней, и с Борькой, и с Борькиной женой, уютной дурой набитой, которая только и делала, что подавала на стол, ему вообще было нечеловечески хорошо. Даже от того, что Ленка сметала со стола всё подряд, как танк.

Всё, что вам угодно, произошло также с ассистентами, доцентами, профессорами, интернами, студентами, Розой Натановной и её сыном (с ним проще, он явно пошёл работать в академическую клинику, потому что очень хороший хирург) и даже тем «ментом», который был приставлен для контроля за Болтуновым.

А статистического анализа обобщений, выводов и практических рекомендаций не будет. Прошло то время, когда автор занимался научной работой и вынужден был в соответствии с правилами игры делать выводы о целом слоне, лишь пощупав его хвост, и давать практические рекомендации по уходу за ним, лишь пройдя по опилкам вольера. Впрочем, это была интересная и полезная игра, научившая автора мыслить. Но автор уже избавлен от необходимости собирать из разрозненных и всегда недостающих частей чужое целое. Каждый сам себе и свет, и тьма, и производная второй степени. Nil mortalibus ardui est.[33]

К тому же роман этот никакое не исследование, а обычная ложь, как и любая художественная проза. Хотите настоящей жизни, которая стократ интереснее любой выдумки? Наверняка в какой-нибудь деревеньке у вас есть свой Борька Колотушка, которого вы сто лет не видели, а где-нибудь не так далеко – девочка, в квартиру к которой вам не разрешают зайти, но она в этом не виновата, это ведь именно вы здесь взрослый. Или даже именно сейчас, когда вы, давно половозрелая тётя (или дядя), читаете это, вам позвонил старенький отец (или мать). А вы буркнули, что заняты и перезвоните потом.

Настоящая жизнь – самое интересное исследование, не требующее от нас никаких выводов и результатов. И самое интересное расследование, потому что поиск главного подозреваемого всегда приведёт вас к самим себе. К вашим рогам, вашим крыльям, вашим перинатальным матрицам и вашей собственной, самой главной науке – знанию о самом настоящем себе.

Автору же до сих пор ласкает слух слово «кафедра», и он гордится своей былой крошечной сопричастностью – потому что это часть его самого – к акушерско-гинекологической практике, акушерско-гинекологической науке и акушерско-гинекологической педагогике. Иногда ощущение себя частью куда весомее ощущения себя целым. Особенно если эта часть – бесценные годы твоей жизни, а целое – всего лишь…

…И дух бесплотный там витал,

И я там был,

И он меня видал…

Не «Фауст».

Не Гёте.

И далее нигде.