Читать книгу "Лес на той стороне. Золотой сокол - Елизавета Дворецкая"

– Вот, Бранлейв ярл, этот человек ищет, с кем бы вместе ему принести жертвы, – пояснил пошлинник. – Я подумал, что тебе это подойдет. Но если ты не хочешь, я могу отвести его к Тормунду Уздечке, ему тоже скоро выходить в море.

– Нет, зачем же? – Бранеслав даже привстал и дружелюбно кивнул гостю. – Я скоро еду за моей невестой и обязательно буду приносить жертвы перед дорогой. И я никому не откажу в праве совершить это важное дело вместе со мной. Откуда ты, добрый человек?

– Ромеос, – неуверенно произнес незнакомец, и на лице его было написано сомнение, на тот ли вопрос он отвечает, который был ему задан. Во время разговора он вопросительно поглядывал то на собеседников, то по сторонам, но явно не понимал ни слова.

– Он из Миклагарда, – сказал пошлинник. – Привез, кстати, хорошее вино, и много, так что я бы посоветовал тебе, Бранлейв ярл, с ним сторговаться поскорее, пока другие не прознали. Тебе ведь понадобится вино для свадьбы?

Из Миклагарда! Домочадцы и гости Бранеслава, и без того с любопытством глядевшие на гостя, негромко загудели. Миклагардом назывался большой и, по слухам, сказочно красивый и богатый город, лежавший очень далеко на юге. Сами жители называли его, кажется, Константинополь или как-то так, славяне звали Царьградом, а варяги Миклагардом. Чтобы туда попасть, надо было от Смоленска спуститься по Днепру до самого устья, выйти там в Греческое море, а на другом берегу этого моря и стоял Царьград. А отсюда, с противоположного края света, это расстояние казалось и вовсе немыслимым. Из-за такой дальности торговать с ним было трудно, царьградские обозы приходили один раз в несколько лет и всегда становились событием. Именно оттуда привозили самое лучшее вино, самые тонкие и красивые ткани, самые искусные изделия из золота и серебра. Многие даже считали, что Царьград располагается не на этом, а уже на том свете.

Зачем приезжий явился к Бранеславу, тоже понимали все, кто уже бывал в торговых городах. Никто не заставлял и не обязывал чужеземцев приносить жертвы местным богам – это, в конце концов, их личное дело. Но они должны были отдавать себе отчет, что боги этой земли, ничего от них не получая, их не защищают. А значит, вздумай кто-то из местных удальцов отнять у приезжих товары, корабли, свободу и саму жизнь, местные боги будут, разумеется, на стороне своих. Поэтому приезжие, если, конечно, у них есть голова на плечах, а не только кошель на поясе, торопились принести жертвы местным богам, едва сойдя на берег, промедлив лишь настолько, чтобы узнать, какие дары и жертвы богам наиболее угодны. А самые умные давным-давно придумали приносить жертвы совместно с главным из местных удальцов, для чего ему предварительно приходилось подносить подарки. Зато после совместного жертвоприношения и попойки, которой оно обязательно сопровождалось, главный удалец уже не пылал жаждой грабить приезжих и даже мог защитить их от остальных. А если все-таки дойдет до столкновения, обе стороны будут равны перед богами, и еще неизвестно, чьи жертвы им больше понравились.

– Что он говорит? – Бранеслав недоуменно нахмурился.

– Никтополион, – так же неуверенно отозвался гость.

– Он цареградец, то есть ромей, они себя сами так называют, – сказал Зимобор. – И зовут его Никтополион, вроде того.

– А ты понимаешь по-ромейски? – Бранеслав посмотрел на него. Пожалуй, сейчас он впервые заметил Зимобора. – Как тебя зовут?

– Ледич, – торопливо подсказал Хват.

– Ледич. Так ты понимаешь по-ромейски? Откуда? Ты там был?

Зимобор пожал плечами:

– Нет, не был, а учили меня когда-то. Но я мало что помню.

– Ну, хоть что-то. А то как же я буду с ним объясняться? Я собирался сходить в Царьград, но пока у меня в дружине нет ни одного человека, который понимал бы по-ромейски.

Зимобор действительно когда-то учился греческому языку. Зачем – он и сам не знал. Со времен деда, если не прадеда, на княжьем дворе хранился сундук, неведомо кем и зачем привезенный, – из резного дерева цвета густого меда, отделанного полосками резной кости, гладкой и нежно-желтой. В семье жили воспоминания, уже почти легенда, что лет триста назад кто-то из предков ходил войной на греческие земли и привез оттуда огромную добычу – множество больших золотых и серебряных кувшинов, кубков, чаш, широких блюд, обручьев, перстней и прочего такого. Почти все это уже куда-то делось, остались только пара старинных кубков и еще одно блюдо – в святилище. Уцелел еще этот сундук, а в сундуке книги – большие, ровно обрезанные листы тонкой, хорошо выделанной телячьей кожи, сложенные вместе и покрытые сверху и снизу досками. У некоторых доски давно были оторваны – должно быть, кого-то прельстили золоченые накладки переплета, – листы рассыпались и лежали беспорядочной кучей. На кожаных листах тянулись длинные ряды букв, похожие на причудливый узор, в основном черные, а некоторые, самые большие, – красные.

Зимобор и Избрана, еще будучи детьми, как-то нашли этот сундук среди всякого хлама и полюбили рассматривать чудные листы. Больше всего их привлекали рисунки. И, не зная языка, легко было догадаться: вот князь в богатом красном платье сидит в своем тереме, вот два войска собрались на битву, вот огромный орел уносит куда-то девушку, а ее распущенные волосы достают почти до земли, а вот герой сражается с чудовищем, похожим на медведя с гладким телом и огромной лохматой головой.

Кстати оказалось, что один из ключников княжьего двора, по прозвищу Волчий Глаз, умеет читать эти буквы. То ли он сам был родом грек, то ли когда-то давно попал туда в рабство, а потом кто-то его выкупил и привез назад – этого Зимобор и тогда толком не знал, и теперь не помнил. Избране до смерти хотелось узнать, что за девушку уносит орел и удастся ли ей спастись, и Волчьего Глаза призвали пересказать княжеским детям царьградские сказки. Сначала дети просто слушали, потом стали сами понемногу разбирать. Избрана узнала все про орла и успокоилась, а Зимобор втянулся и через какое-то время уже сам читал про войны и подвиги героев.

Ключник давно умер, сундук с книгами был забыт подросшим княжичем вместе с прочими игрушками, но сейчас, при виде этого смуглого чернобородого лица, Зимобор вдруг так ясно вспомнил все это – повалушу над материнской спальней, где вместо сена хранили всякую рухлядь, которая вроде и не нужна и вроде жалко выбросить, сундук и его бронзовые запоры, когда-то взломанные и не починенные – не нашлось умельцев; Избрана, десятилетняя девочка, уже красивая, с упрямым и гордым личиком и роскошной косой, ее пронзительный визг, когда он своими испачканными в пыли руками задевал ее нарядные цветные рубашки; Волчий Глаз и его густые, сросшиеся брови, за которые он получил свое прозвище, его глухой голос, корявый палец на строчке. «Ца-ри-ца Ев-док-си-я ш-ла ми-мо ви-но-град-ни-ка Фе-о-гнос-то-ва… А что такое виноградник?» А через маленькое окошко со двора доносятся азартные крики отцовских кметей, звон оружия, треск щитов, веселая заковыристая брань, возмущенные вопли, и маленький Зимша-княжич рвется на части – то ли бежать вниз, то ли сидеть тут и слушать.

– Ты такой умный, оказывается, тебе шлем не жмет? – заботливо поинтересовался Хват, но на лице его читалось убеждение, что хорошему воину такая премудрость совсем ни к чему и только зря обременяет голову.