Читать книгу "Шестикрылый серафим Врубеля - Мария Спасская"

– Теряюсь в догадках. Вы едете со мной?

– Куда ж я денусь. Не забудьте свой киноаппарат. Похоже, намечается что-то любопытное.

Возле казарм ждал неугомонный ротмистр Шалевич. Завидев машину фон Бекка, ротмистр бросился наперерез. Глаза его светились, как у кота, в усах застряла веточка укропа. Когда Шалевич заговорил, стало ясно, что ночь напролет и весь этот день он пил, и пил отнюдь не чай. Хватаясь за водительскую дверцу, он возбужденно частил:

– Гимнаст всю ночь играл и только что ушел! Сказал, подлец, на выступление боится опоздать! Как он вообще сможет выступать после такой сумасшедшей ночи? Ему позволили играть в долг, что возмутительно само по себе. У людей чести есть золотое правило: нет денег – не играй! А он еще и шельмовал!

Машина остановилась, но пассажиры не спешили выходить, внимая докладу ротмистра. А тот раздраженно тараторил:

– Когда его поймали на подмене карт, подлец оставил расписку и ушел, надменно сообщив, что вечером за него внесут.

Ротмистр замолчал и вопросительно взглянул на Германа.

– Правильно я вас понял, Болеслав Артурович, вы спешно вызвали нас из управления для того, чтобы рассказать о возмутившем вас поступке Эжена Ковалли? – бесцветным голосом осведомился Чурилин.

– Неправильно вы поняли. Я хочу выкупить долг циркача и перекрыть ему вход в приличные места, где он так препакостно себя ведет. Пусть Герман Леонидович заплатит.

Фон Бекк холодно осведомился:

– И вы полагаете, что я обязан финансировать эту вашу фантазию?

– А как же иначе? – искренне удивился ротмистр. В голосе звучала сталь, глаза метали молнии. – Во имя справедливости гимнаст не должен переступать порог ни одного московского катрана. Василий Степанович! Скажите вы ему!

Чурилин выбрался из машины и кинул на ротмистра пытливый взгляд. Он, как никто другой, знал своего помощника и во избежание скандала время от времени был вынужден идти на маленькие уступки.

– Не думаю, что нужно выкупать долг господина Ковалли с воспитательной целью, но сходить, посмотреть, что происходит, на мой взгляд, не повредит.

Фон Бекк запер машину и двинулся за коллегами. Прошли по плацу мимо казарм, спустились к офицерскому корпусу и по долетающим из открытых окон выкрикам догадались, что здесь только что закончилась игра. Ротмистр вошел в подъезд и по-хозяйски потянул на себя дверь одной из расположенных на площадке первого этажа квартир.

– Ираклий! Друг! – перекрывая шум голосов, загремел он. – Я деньги за циркача принес!

На зов из комнаты вышел мятый тип с испитым лицом и, почесывая голую грудь под накинутым на плечи мундиром, сонно проговорил:

– Не понимаю я тебя, Шалевич. На кой тебе понадобился долг Эжена?

Ротмистр не отвечал, глядя, как фон Бекк извлекает из портмоне купюры. Забрал из рук владельца, сопя, пересчитал и в обмен на мятый, извлеченный из кармана брюк листок протянул стопку денег хозяину притона.

– Нет, мне просто любопытно, отчего долговые расписки именно сеньора Ковалли пользуются столь бешеной популярностью? – не унимался получивший деньги офицер. – В прошлый раз издатель Гурко его долг выкупил, теперь вот ты, дружище Шалевич. Я думаю, может, в следующий раз устроить аукцион? Открою торги – кто больше даст, тот пусть долгами гимнаста и владеет.

– Следующего раза не будет, – сердито пробормотал ротмистр, выходя на улицу.

– Расписочку позвольте. – Герман потянул за мятый уголок.

– Почему это? – насупился ротмистр.

– Я оплатил, – невозмутимо откликнулся фон Бекк.

– Все верно, – согласился Чурилин. И с усмешкой добавил: – Ну же, Болеслав Артурович! Вы же сами только что громче всех ратовали за справедливость.

– Да забирайте, – обиженно выдохнул поборник справедливости, отдавая расписку.

– Герман Леонидович, – рассматривая бледное после бессонной ночи лицо Шалевича, забеспокоился Чурилин. – Нужно отвезти ротмистра домой. Боюсь, что он нетрезв.

Сыскной агент угрюмо процедил:

– Даже не думайте. Ни за что не поеду. Куда вы, туда и я.

– Ну как скажете.

Ротмистр хотел было усесться за руль, но фон Бекк опередил его. Смерив владельца авто презрительным взглядом, ротмистр забрался на заднее сиденье, свернулся калачиком и тут же захрапел. Устроившись рядом с водителем, следователь Чурилин проговорил:

– Ну что, теперь в управление?

– Полагаю, нужно наведаться к князю Соколинскому, – не согласился фон Бекк. – Наш ковбой Пузырев непременно его навестит, ибо мстит всем, на кого указала его матушка.

– Вы правы, друг мой, – озабоченно протянул сыщик Чурилин.

Фон Бекк тронулся с места, мрачно обронив:

– Волнуюсь, застать бы князя живым.

– По-моему, вы несколько сгущаете краски, – мягко оборвал начальник Следственного отдела. – Не такое уж Пузырев чудовище, как вам представляется.

Дом князя высился напротив церкви Святого Евпла. Сыщики хотели прижаться к обочине перед крыльцом, но к ним тут же устремился городовой, внимательно наблюдавший за их маневрами.

– Господа! Господа! – махая руками, закричал он. – Здесь не положено! Сейчас прибудет ее сиятельство заказывать молебен, а вы перегородили проезд. Поворачивайте за угол, к запертой калитке, там вы никому не помешаете.

Фон Бекк покорно загнал авто в тихий Милютинский переулок и остановил рядом с зарослями жимолости, через которые и в самом деле виднелась увитая плющом калитка. Сыщики выбрались из машины и огляделись по сторонам. Кругом простирались сады, и трудно было поверить, что рядом начинается кремлевская стена.

– Как с ротмистром поступим? – осведомился фон Бекк.

– Пусть спит, – принял решение Чурилин. – Если разбудим – только хуже будет.

И сыщики, оставив и дальше храпеть вальяжно развалившегося на кожаных подушках кабриолета Шалевича, двинулись к углу здания, за которым располагался парадный вход. Стукнув молотком в медную тарелку, некоторое время постояли в ожидании, затем постучали еще раз. Открывать явно не спешили, и следователь Чурилин обернулся к консультанту.

– Боюсь, что насчет Пузырева вы были правы. Нужно бы кликнуть городового. Сейчас будем дверь вскрывать.

Только он это сказал, как дверь тотчас же распахнулась – должно быть, под ней стояли и прислушивались. На пороге вырос немолодой и преисполненный достоинства господин. Он поправил манжет белоснежной крахмальной сорочки и, распространяя вокруг себя аромат дорогого коньяка, осведомился: