Читать книгу "Французская политическая элита периода Революции XVIII века о России - Андрей Митрофанов"

Новые сведения из Петербурга аттестовали нового императора перед французской публикой в выгодном свете. Такая позиция прессы была связана с тем, что официальный Париж в тот момент стремился к восстановлению дипломатических отношений с Россией, и этим, видимо, можно объяснить обилие положительных статей о России в первые месяцы правления Павла I. Однако переговоры русского посланника в Пруссии Панина и представителя Директории Кальяра не привели к подписанию какого-либо соглашения. Ухудшил ситуацию и инцидент с арестом русского консула французскими войсками на венецианском о. Занте. Русский кабинет считал это достаточным поводом к прекращению переговоров[609].

За первые годы пребывания Павла I на российском престоле французские публицисты не опубликовали ни одного его жизнеописания, посвящая ему несколько строк в контексте царствования его матери. Например, из сочинения Кастера («Жизнь Екатерины II») можно было узнать о его рождении, двух браках, путешествии великокняжеской четы по Европе, в том числе о встречах с королем Пруссии, о его детях, о скучной жизни в Гатчине и его пристрастии к военному делу. Но вместе с тем Кастера сообщал и о малоизвестных эпизодах, которые были способны легко ввести нового императора в состояние раздражения. Прежде всего, огласке предавались обстоятельства интимной жизни великой княгини Екатерины Алексеевны. Ее отношения с С. В. Салтыковым - одним из первых известных фаворитов, о котором Кастера писал в сочинении, доказывали, что Павел Петрович был рожден не от великого князя Петра Федоровича[610]. Речь шла и о дружбе великого князя с графом А. К. Разумовским (1752-1836) и коварстве императрицы: «Великий князь был очень дружен с графом Андреем Разумовским. Он испытывал к нему величайшее доверие. Екатерина, знавшая дерзкий нрав Разумовского, была встревожена такими отношениями и решила их разорвать. И Разумовский сам предоставил ей такую возможность. Екатерина заметила между ним и великой княгиней (первой женой великого князя) несколько признаков согласия и понимания. Она не колеблясь поверила, что Разумовский осмелился выказывать легкомысленное отношение к принцессе, и уведомила о том великого князя. Князь не мог убедиться в обоснованности подозрений матери, но, не прекращая оказывать расположение Разумовскому, он решил понаблюдать и посоветовал своей супруге соблюдать осторожность. Но то ли вследствие того, что великая княгиня уже питала некоторую слабость к Разумовскому, то ли потому, что обстоятельства, которые пытались создать, породили эту слабость, она поддерживала с ним секретную переписку. Как говорят, более того, она попыталась отомстить той, которая подвергла ее добродетельность подозрениям супруга и начала политическую интригу, которая не могла понравиться императрице. Были ли эти проекты в действительности или же это ложь, она не смогла их выполнить, так как скончалась при родах. Ее смерть позволила обвинить Екатерину еще в одном преступлении»[611].

Автор подводил читателей к выводу о том, что Екатерина была виновницей смерти великой княгини, поскольку акушерка, принимавшая роды, «тотчас разбогатела», имела фавор при дворе и якобы приглашала на ужин самих Потемкина и Безбородко[612]. Кастера еще раз остановился на проблеме взаимоотношений императрицы с сыном: «Быть может, полезно обратить внимание на то, что во время своих частых путешествий Екатерина не доверяла великому князю ни управление столицей, ни управление каким-либо другим делом. Будучи от рождения генералиссимусом российской армии, он никогда не водил полки в сражения, и ему - адмиралу флота никогда не было позволено совершить визит в порт Кронштадт»[613].

Возможно, на этом бы «разоблачение» придворных российских тайн и завершилось, если бы секретные переговоры между представителями Парижа и Петербурга в Берлине привели к налаживанию постоянных взаимоотношений между двумя столицами. Все изменила череда известных событий - приглашение короля в изгнании Людовика XVIII на проживание в Российскую империю, прием на российскую службу корпуса эмигрантов под командованием Конде, затем история с Мальтийским орденом и, наконец, отправка русских войск и флота для участия в войне с Францией.

Патриотический подъем 1799 г. во Франции трудно было бы оценить без обращения к сочинениям, прямо затрагивающим участие России в военных действиях Второй коалиции. И как раз в этот момент публицисты с энтузиазмом, подогреваемым агентами Директории, обращаются к фигуре российского царя. Например, в сентябре-октябре 1799 г. в Париже выходит «Послание Павлу Первому» - сочинение некоего Виктора де Кампаня, где автор смело излагает свои идеи в поэтической форме:

О, Павел, ты безумец?

Суворов - гневом опьяненный,

В Италии сейчас бои ведет упорно:

Спесивый полководец поверить поспешил,

Что всех республиканцев он разом покорил.

Неужто эти дети из края дикарей

Несут Европе рабство и путы из цепей?

Желают предрассудков здесь царство воскресить,

Набегами своими поля опустошить?

Нет! Даже если чудищ ведешь на нас ты рать,

Ахиллов наших смелых тебе не испугать!

Смирись, о, царь надменный!

Нельзя остановить,

Полков движенье храбрых, идущих отомстить![614]

Помимо патетических призывов к патриотизму В. де Кампань несколько раз обращается к собственно русским вопросам. Так, он утверждает, что политика всеобщей цензуры в России, проводимая Павлом, в итоге окончится провалом, а в европейских странах она и вовсе невозможна, потому что в борьбе невежества против знания, свободы слова и печати, победитель предопределен[615]. Вознеся похвалы «прославленной» Екатерине, свергнувшей мужа и искусно правившей страной в окружении проходимцев, автор упрекает императора в глупости и упрямстве, заявляет, что «все уже громко взывают к твоей супруге», которая сможет стать правительницей, во всем подобной Екатерине II, и обеспечит миру период спокойствия[616]. В комментариях к этому заурядному по стилю поэтическому памфлету де Кампань поместил несколько важных замечаний: «Я далек от намерения призывать к убийству кого-либо, пусть даже и деспота, но думаю, что ради блага его страны и блага всего мира надо пожелать, чтоб Павел I окончил дни свои в сумасшедшем доме»[617].