Читать книгу "Лихо ветреное - Ирина Волчок"

— Спой, Кать! — горячо вскрикнул Макаров в траву. — Последнее желание, Кать!..

— Он чем-то намазанный, — объяснил Серый подошедшему Павлу. — Специально, что ли? Эй, меломан, ты зачем салом намазался?

— Чего это салом? — Макаров пыхтел и извивался, пытаясь по-змеиному выползти из-под Серого. — Ничего не салом… Сметаной. Это Елена Васильевна меня намазала, я ж сегодня обгорел весь, как… Ну, чего ты меня держишь? Устроили тут погоню с перестрелкой… Терминаторы хреновы… Паш, от тебя я этого не ожидал! Испугали девушек! Катька вообще скрылась! Где теперь ее искать? Я ж теперь ее всю жизнь не найду!.. Ладно, убивайте скорее. Все равно это не жизнь, раз Катька исчезла. И даже не спела на прощание… Э-э-эх, и на кой мне такая жизнь? Честное пионерское…

Зоя с Тамарой, с интересом наблюдавшие за поединком, переглянулись и потихоньку засмеялись. И откуда-то из темноты, из-за деревьев, кто-то засмеялся — не очень весело, как показалось Павлу. Серый, наверное, потерял бдительность, потому что Макаров вдруг вывернулся из его хватки и на четвереньках шустро побежал на этот невеселый смех, радостно приговаривая:

— Это она! Она не ушла! Катька! Не исчезай, пожалуйста! Не бросай меня…

Серый успел ухватить его за ногу, и Макаров опять растянулся на траве, договорив обреченно:

— …перед смертью.

— Он сумасшедший, что ли? — спросила Катька из темноты. — Кто он такой хоть?

— Конечно, сумасшедший, — уверенно сказала Зоя. — Это лучший друг Павла Брауна. Так что, конечно, тоже сумасшедший, какой же еще…

— Катька, иди сюда, — подал голос лежащий на траве Макаров. — Я ж тебя теперь все равно найду.

— Хорошо, — помолчав, ответила Катька из темноты, и темнота тут же шевельнулась, выпустила ее из себя — всю тоже в темном, наверное, даже в черном, с длинными черными волосами, густыми, чуть вьющимися, растрепанной копной закрывающими почти все лицо и фигуру до талии.

Макаров поднялся с земли, шагнул ей навстречу, сказал с упреком:

— Ну что ты прячешься? Они все врут, не такой уж я сумасшедший… А ты все прячешься.

Павел почувствовал тревогу и какую-то неловкость… ожидание какой-то неловкости. Наверное, и все это чувствовали. Макаров-то не знал о Катьке ничего, и почему она от людей прячется — тоже не знал. А при его распахнутости ведь что-нибудь и ляпнуть может…

— Это у тебя чего? — ляпнул Макаров, протянул руку и погладил Катьку по щеке. — Ой, больно? Нет? А чего дергаешься? А! Это потому, что я в сметане… Ты не бойся, я не всегда в сметане. Я Владимир Макаров, Пашкин друг. Вон тот черномазый — Павел Браун. Ты на него не смотри, он уже в Зою влюбился. А я не женатый. А ты замужем? Я богатый. Архитектор! Очень известный, очень… У меня мама и Пашка. У мамы кошки… Ты кошек любишь? У мамы своя квартира. И у Пашки своя. И у меня своя. У меня — лучше всех… Большая, и дом хороший, и место хорошее… И машина есть, только прав нет. Ты машину водишь? Кать, спой еще, а?

— Это шрам. — Катька откинула волосы за спину и подняла лицо к белому свету луны.

— Мешает, да? — затревожился Макаров, опять трогая ладонью Катькино лицо. — Петь трудно, да? Больно, да? Как же теперь, а? В аварию попала? Несчастный случай? Паш, глянь как профессионал! Что можно сделать?

— Точно сумасшедший, — растерянно сказала Катька и пошла к дивану, но на полпути остановилась, шагнула к Павлу, протянула руку и официально представилась: — Екатерина Новикова…

— Павел Браун.

Он пожал маленькую холодную руку, а потом взял в ладони ее лицо, слегка повернул к свету луны и провел пальцами вдоль длинного и не очень ровного шрама от виска до подбородка. Угол рта этот неровный шрам тоже цеплял, и казалось, что Катька все время кривовато усмехается.

— Ты руками не хватай, — ревниво буркнул Макаров из-за Катькиной спины. — Я ж твою Зою не хватаю… Ну, чего делать надо?

— По-моему, ничего не надо, — сказал Павел уверенно. — Ведь он не мешает? Ну вот. Конечно, если очень хочется, можно и убрать. Не очень сложная пластическая операция — и…

— Ага! — вскинулся Макаров. — Не очень сложная! Все равно ножиком резать будут! Больно же… Кать, не слушай его, врачи вообще все садисты, им бы только порезать кого-нибудь… А я с ума буду сходить.

— Да я сейчас и не могу на операцию, — успокаивающим тоном перебила его Катька. — И стоит дорого… А мне еще маму вылечить нужно.

— Вылечим, — горячо уверил Макаров. — Маму обязательно вылечим, ты даже не сомневайся. У меня деньги есть! И еще заработаю! Сколько хочешь… Мама чем болеет? Может, ее за границей полечить? Может, ей операцию надо? Если денег не хватит — я машину продам, все равно права так и не получил. А если надо будет, так мы потом новую купим, правда? Кать, спой, а?

Макаров метался вокруг Катьки, как жук вокруг горящей свечи, подлетал вплотную, шарахался, кружил, и опять летел на огонь, и все время жужжал у нее над ухом. Катька осторожно косилась на него, улыбалась чуть кривовато, молчала, и наконец спросила у Павла подозрительно:

— Он что, всегда такой, а?

— Ну что вы, конечно, нет, — успокоил ее Павел. — Просто первое знакомство… Вот он и стесняется немножко. А так-то он довольно общительный и разговорчивый.

— Гос-с-споди, — сказала Зоя с Томкиной интонацией. — Я ж говорила, что оба сумасшедшие. А мне никто не верил.

Катька засмеялась, пошла к дивану, села между Зоей и Тамарой и взяла у Тамары один стакан. Макаров полетел за пламенем, негромко жужжа в том смысле, что гениальность — это вообще патология, так что имеет полное право, — и сел на траву напротив Катьки. Серый, молчком просидевший все время в сторонке, поднялся на руки и так, на руках, дошел до дивана и сел рядом с Тамарой. Павел потоптался в нерешительности, боком-боком приблизился к дивану и сел с Зоиной стороны, но немножко поодаль.

Катька отхлебнула из стакана, полюбовалась макаровской физиономией, на которой не было ничего, кроме жадного ожидания, и деловито спросила:

— Что спеть-то?

— Спой… — жадно сказал Макаров. — Чего-нибудь… Все равно…

Остальные промолчали, и Катька тихонько начала:

— То не ветер ветку клонит…

И опять ночь будто отдала ее голосу все свои шорохи и звуки, и опять темнота пропитывалась ее голосом, насыщалась им, и опять последние звуки, незаметно растаявшие в этой темноте, еще какое-то время жили вокруг и внутри и повторялись, повторялись, повторялись в душе эхом: «Догорай, гори, моя лучина… Догорю с тобой и я».

— Катька, — строго сказал Макаров. — Ты учти, Катька: я тебе тосковать не позволю. Маму мы вылечим, и ты у меня будешь веселенькая, как Шебутятина.

— Кто?! — удивилась Катька. — Что это такое?

— Потом познакомлю, — нетерпеливо отмахнулся Макаров. — Завтра… Спой еще.

— Завтра я опять к маме. — Катька вздохнула и поднялась. — Я обещала пораньше. Может, мы с ней погуляем… Сегодня она уже полчаса ходила. Спать пойду.