Читать книгу "Ближняя Ведьма - Виктория Шваб"

Роберт не ослаблял хватку.

– Вот так, по надрезу за раз, я выжму из тебя эту дурь. Понял?

С трудом удерживаясь, чтобы не отключиться, Вилл кивнул.

– Да.

Роберт отпустил его, вытер окровавленную ладонь о свои черные штаны. Вилл был неподвижен, он оставался на коленях, а ветерок в зале начал успокаиваться и в конце концов затих.

– Приведи себя в порядок, – бросил Роберт через плечо, – и не опоздай к ужину.

* * *

Вилл побрел к себе, одной рукой сжимая под рубашкой медальон. Другая рука безвольно висела вдоль тела, оставляя на полу кровавый след. Он успел дотянуть до своего порога, прежде чем воздух выгнулся над ним дугой, ветер захлопал дверьми и ставнями, опрокинул пару незажженных свечей и сбросил со столика у кровати несколько книг. Он давно уже научился держаться подальше от хрупких вещиц. Порыв не задел деревянную чашу, и Вилл рукой сшиб ее на пол, так что она, брякая, покатилась по полу. Затем он распахнул ставни (балкона ему не полагалось, возможно, отцу казалось, что избыток свежего воздуха повредит Виллу) и, до пояса высунувшись из окна, сделал несколько долгих, глубоких вдохов. В руке пульсировала боль. По одному шраму за каждый раз, как он терял контроль. Оглянувшись на комнату и на беспорядок, устроенный ветром, он с болью подумал, что и это тоже срыв, который следовало бы учесть. Но руку дергало, голова раскалывалась от боли, и, поразмыслив минуту, Вилл пришел к выводу, что это следует расценить как пример успеха, а не неудачи. Он захотел закрыть двери и закрыл их. Захотел устроить беспорядок и устроил.

Переступив через книги, он подошел к умывальнику в углу и принялся осторожно смывать с руки кровь, чашкой зачерпывая воду из большого таза. Этот ритуал был привычен ему, знаком до тонкостей. Промыв рану, он высушил ее, туго забинтовал руку чистым бинтом и перевязал. Потом пошевелил пальцами, проверяя, не повредил ли сухожилия слишком глубокий разрез. Хотя каждое движение отдавало болью, Вилл теперь точно знал, что все обойдется. Так было всегда. Он нагнулся умыть лицо, и медальон со стуком ударился о край таза. Вилл выпрямился, поймал серебряный круг и, повернув, стал рассматривать. На поверхности металла была выгравирована буква «В», полустертая за все годы от частых прикосновений его же пальцев.

Он носил его, сколько себя помнил, – не простую безделушку, а амулет, колдовской оберег, призванный успокаивать его и умерять его силу. Вилл сам не знал, действует медальон на самом деле или он просто так думает – и есть ли разница между тем и другим… Но когда он касался металла, сила, играющая под его кожей, будто и впрямь стихала. Мать утверждала, что вещица принадлежала его настоящему отцу, тому, от кого он унаследовал серые глаза, свою способность и свое имя. Роберту, разумеется, о тезке Вилла ничего не было известно.

О своем настоящем отце Вилл знал совсем мало и хотел бы знать еще меньше. Тот был тенью, призраком, колдуном, который возник будто из ниоткуда, совсем ненадолго – этого времени хватило на то, чтобы соблазнить леди Кэтрин, – и снова исчез. Мать никогда не говорила дурного об этом человеке, но Вилл все равно питал к нему ненависть. Если бы тот не сгинул, мать не ушла бы из дома и никогда не попала бы в Дейл. В постель лорда Роберта.

Потерев букву «В» большим пальцем, он опустил медальон за ворот.

Единственным, что до сих пор хранило и защищало Вилла, было его сходство с матерью да гордыня лорда Дейла. Дело было не просто в том, что Роберт Дейл считал своего племянника Филипа слишком слабым, чтобы править. Отказаться от Вилла значило бы признать, что он не его плоть от плоти и кровь от крови, Это значило бы признать, что его супруга, леди Дейл, принадлежала не ему. Принадлежала ему не всегда.

Вилл натянул рукав на перебинтованную руку. Роберт считал магию болезнью и верил, что кровопускания способны ее излечить. Если бы все было так просто, размышлял Вилл, расправляя плащ, он давным-давно выпустил бы из жил всю кровь своего отца.

Но ветер не бежал по жилам Вильяма Харта. Он крылся намного глубже, пронизывая его кости и овевая мускулы, он коренился где-то у сердца или в легких, в месте, которое можно чувствовать, но невозможно найти. Откуда бы он ни брался, Вилл не мог отделить его от себя, и это пугало больше всего. Ветер набирал силу – он казался живым, – и ни медальон, ни порезы, ни страх прогневить Роберта, ничто было не в силах обуздать магию.

Засунув медальон поглубже, Вилл дождался, пока сердце перестанет колотиться, выпрыгивая из груди, и пошел на ужин.

Глава 3

Вилл стоял посреди запруженного людьми базара и не мог двинуться. Рука все еще кровоточила, струйка крови змеилась по руке, и капли падали с пальцев в грязь под ногами. Одна капля, две, три – и поднялся ветер. Вначале крошечный воздушный завиток вокруг алых капель. Вилла охватила паника, и, почуяв это, ветер завертелся, поднимаясь и крепчая.

И тогда все, кто был на базаре, замерли. Все разом, все до единого смолкли и повернулись к нему. Он хотел приказать им заниматься своими делами, но зубы склеились, как запечатанные, и он просто стоял и смотрел, как растет ветер. А ветер несся по улицам, завывая, он переворачивал прилавки и бил стекла в окнах, распахивал двери и рвал на людях платье. Ветер выл и крутился вокруг него все быстрее, пока весь мир не превратился в размытое пятно.

Он остался один в воздушном туннеле, в ушах стоял свист ветра. И тогда воздух стал острым как меч и принялся резать ему кожу, нанося раны, пока весь мир вокруг не стал красным, а завывание ветра перешло в крик, и этот крик вырывался из его груди.

* * *

Вильям сел на кровати, прижимая руку к груди.

По комнате весело пронесся ветерок, поворошил ему волосы и подергал за простыни. Вилл заставил себя подняться, в темноте натянул одежду. Здесь слишком мало свежего воздуха. Ему требовалось больше.

Застегнув пряжку плаща, он поставил ногу на подоконник. Судя по небу внизу, до рассвета оставалось уже совсем немного. Покои его матери смотрели в сад, но его окно выходило на другую сторону. Отсюда открывался вид на задний двор Большого Дома и дальше, на город: вьющиеся по крутому склону тесные улочки и проулки, покрывающие все пространство вплоть до озерной долины, раскинувшейся у подножия Дейла, и дальних полей. Вилл вылез в окно, спустился на три этажа вниз по камням и лианам и спрыгнул, глухо стукнув сапогами о камни дорожки.

Низко надвинув на лицо капюшон, Вилл шел по темным улицам к основанию Дейла. Картина вокруг менялась, дома становились все более низкими, старыми и отстояли все дальше один от другого. Менялась и дорога под ногами, на смену каменной кладке пришла утоптанная земля, потом грязь и трава. Вилл поспешно пересек узкую полоску зелени между двумя озерцами и не сбавлял шаг, пока не добрался до дальней пустоши. Какой простор, а травы высокие, ему по колено. Вилл шел по полю, чувствуя облегчение. Здесь вольно дышалось. Здесь он был в безопасности. Легкий ветерок колыхал траву, и Вилл не знал, его это ветер или обычный, но это не имело никакого значения. Приснившийся кошмар стоял перед глазами, но ветер был мягким, нежным, он успокаивал. Спокойствие разливалось по телу так же ощутимо, как прошлой ночью ярость. Обернувшись, Вилл посмотрел на очертания Дейла. Темная громада, кое-где испещренная огоньками факелов, высилась на фоне еще более глубокой тьмы ночного неба. Но отсюда город казался тихим, маленьким. Всю свою жизнь Дейл прожил там, и все же на пустоши чувствовал себя лучше, как будто его дом был здесь. Мать говорила, что это в нем звучит зов природы, открытых пространств. Она объясняла, что пустоши – часть его, такая же неотъемлемая, как кровь или кости. Почему же она не может объяснить это и Роберту?