Читать книгу "Потаенный свет - Майкл Коннелли"

Вскоре мы вышли в центральную пещеру. Отсюда в разные стороны расходились три туннеля. Я выключил фонарь и попросил Роя сделать то же самое.

– Зачем? Что-нибудь случилось?

– Нет. Просто выключи на полминуты.

Он выключил, и как только мои глаза привыкли к темноте, ко мне словно вернулось зрение. Я мог различить очертания стен и уступы на них. Я видел свет, который пришел с нами.

– Что ты увидел? – спросил Рой.

– Потаенный свет. Его даже под землей увидишь.

Я включил фонарь, стараясь не ослепить Роя, и шагнул в третий туннель. Проход становился уже, под ногами все чаще попадались камни. Мы шли один за другим. Вот еще поворот, и впереди забрезжил свет. Через несколько секунд мы выбрались на открытое круглое место, выбитое в скалах много десятилетий назад. Это и была Чаша дьявола.

Со временем дно Чаши дьявола покрылось обломками камней и слоем земли, достаточно толстым, чтобы пустил корни кустарник и чтобы зарыть человека. Здесь Дорси и Кросс нашли трупик Антонио Маркуэлла и сюда же пришли с Мартой Гесслер. Я гадал, как долго она прожила в ту ночь три года назад. Ее привели под дулом пистолета или к месту последнего упокоения притащили уже мертвую?

Лицо Роя Линделла было мертвенно-бледным. В его голову, наверное, лезли те же тяжелые вопросы.

– Где? – тихо спросил он.

Я огляделся и увидел небольшой деревянный крест, воткнутый в кучку земли.

– Здесь.

Рой быстро выдернул крест из земли, отложил его в сторону и начал копать. Я подошел поближе, присмотрелся. Крест сделан из старого штакетника. К самому перекрестию прикреплена мальчишечья карточка. Школьная фотография, обрамленная увядшими веточками. Антонио Маркуэлл давно ушел из жизни, но его родители пометили это священное для них место. Я прислонил крест к стене и тоже принялся копать.

Копали мы осторожно, скорее, скребли землю, опасаясь загнать лопату чересчур глубоко. Через пять минут мы нашли ее. Еще один, последний скребок Линделла, и показался пластиковый мешок. Мы отбросили лопаты и присели на корточки. Мешок был матовый, как занавеска в ванной комнате, но мы видели отчетливые очертания руки. Маленькой высохшей женской руки.

– Ну вот мы ее и отыскали, Рой. Теперь, очевидно, надо сматывать удочки и позвонить куда следует.

– Нет, погоди. Я хочу...

Он легонько оттолкнул меня и принялся откапывать мешок руками. Откапывал быстро, судорожно, словно вступил в гонку со временем, будто хотел вызволить ее, пока она не задохнулась.

– Прости, Рой, – сказал я, но он вряд ли меня слышал.

Вскоре он откопал почти весь мешок. От ее головы до бедер. Пластик немного задержал разложение, но не мог предотвратить его совсем. В воздухе появился сладковатый запашок. Из-за плеча Роя я увидел, что Марта Гесслер одета и руки сложены у нее на груди. В складках мешка застыла кровь. Ее прикончили выстрелом в голову.

– И компьютер ее здесь, – промолвил Рой.

Компьютер, завернутый в пластик, тоже лежал у нее на груди.

– Да, это было их оружие, – отозвался я. – Они надеялись, что он поможет держать Саймонсона и остальных в узде. Но просчитались.

Плечи Роя затряслись.

– Оставь меня на минуту одного, – сдавленно прошептал он.

– Конечно, Рой, конечно. Я пойду к машинам. Сделаю нужные звонки. Я свой сотовый там оставил.

Я взял фонарь и двинулся назад. Большой, сильный мужчина плакал. Плач эхом прокатывался по всему тоннелю. Казалось, он совсем рядом, у меня в голове. Я ускорил шаги и уже почти бежал, когда приблизился к выходу из пещеры.

Шел дождь.

45

На другой день самолетом авиакомпании "Саут-уэст" я снова летел из Бербанка в Лас-Вегас. В дом меня опять не пустили, да я и сам не знал, захочу ли вообще возвращаться туда. Я по-прежнему считался ключевой фигурой следствия, но никто не запрещал мне отлучаться из города. Такие запреты чаще делают в кино.

Салон самолета был, как обычно, полон. Люди спешили в храмы жадности и наживы. Они везли деньги и надежды. Я думал об Анджелле Бентон, о Саймонсоне, Дорси и Кроссе и о том, какую роль сыграли в их жизни жадность и невезение. Больше всего я размышлял о Марте Гесслер, о том, как ей не повезло. Один-единственный звонок в полицию привел ее к гибели. Благие намерения. Доверчивость. Выбор пути. В странном мире мы живем.

На сей раз я взял машину в прокатной конторе Маккарана и стал пробиваться сквозь городские заторы. Дом, адрес которого Рой Линделл разузнал по номеру автомобиля, находился в северо-западной части Лас-Вегаса. Оттуда начиналась бесплодная пустыня, на которую наступал город.

Дом был большой и новый, выстроенный во французском провинциальном стиле. Двухместный гараж был закрыт, но на полукруглом въезде стояла машина, не та, в которой мы сидели с Элеонор. Это была "тойота" выпуска пятилетней давности, с порядочным набегом. В таких вещах я хорошо разбираюсь. Я остановился и медленно вылез из машины. Не знаю, может, решил, что, если не стану спешить, кто-нибудь откроет дверь, пригласит меня в дом и все мои переживания исчезнут.

Однако никто не открыл дверь, и мне пришлось самому нажать кнопку звонка. Раздался мелодичный звон. Я подождал, потом хотел позвонить снова, но на пороге появилась латиноамериканка лет шестидесяти, невысокая, с добрым и усталым лицом. Похоже, ее неприятно поразили ожоги на моем лице. Она была в простом, неформенном платье, но, очевидно, все-таки горничная. Элеонор с горничной? Это трудно представить.

– Элеонор Уиш дома?

– Кто ее просит?

Говорила она на хорошем английском, акцент едва заметен.

– Муж.

В ее глазах мелькнуло удивление. Я понял, что сморозил глупость, и быстро добавил:

– Бывший муж. Просто скажите, что Гарри.

– Пожалуйста, подождите.

Она закрыла и заперла дверь. Я чувствовал, что жара пробирает меня насквозь. Солнце жгло немилосердно. Миновало почти пять минут, прежде чем дверь открылась, и я увидел Элеонор.

– Гарри, как ты?

– Нормально.

– Я все видела по Си-эн-эн.

Я кивнул.

– Жаль Марту Гесслер.

– Да.

Мы оба помолчали.

– Ты зачем приехал, Гарри?

– Не знаю. Хотел повидать тебя.

– Как ты меня нашел?

Я пожал плечами:

– Я ведь сыщик. Хотя и бывший.

– Ты должен был предупредить меня.

– Знаю. Я вообще должен был сделать множество вещей, но вот не сделал. Ты уж прости меня, Элеонор. За все прости... Так ты пустишь меня в дом или оставишь стоять на солнцепеке?