Читать книгу "Консервативная революция в Германии 1918-1932 - Армин Молер"

Все эти доводы, по нашему разумению, искажают действительность. Общее для них одно: фашизм рассматривается почти исключительно с позиций Третьего Рейха и его крушения. Ещё раз задним числом пытаются пересмотреть историю. Это приводит к неправильным пропорциям и неверным перспективам. При этом забывают, что господство национал-социализма как в нелевых, так и нелиберальных странах утвердилось довольно поздно. Если говорить о Третьем Рейхе, этот процесс принял характер необратимости после оккупации Франции в 1940 г. (Тихоокеанский регион мы не рассматриваем).

Кроме того, в этих тезисах наблюдается монолитное представление о национал-социализме и Третьем Рейхе, которое, по крайней мере в области исследований, уже стало давать трещины. Пока ещё только в сфере властных отношений стали осознавать плюралистический характер Третьего Рейха, то, что в течение непродолжительного времени существования режима (12 лет — по сравнению с 56-ю годами СССР) и из-за колебаний Гитлера Третий Рейх до конца оставался конгломератом противоборствующих силовых групп, ни одна из которых (в том числе и СС) не смогла окончательно взять верх. Здесь речь идет о плюрализме, который, если с ним искусно обращаться, дает определённую свободу действий.

Когда-нибудь признают плюралистический характер Третьего Рейха и в других областях. Это относится не только к доктрине, что хотя и бросается в глаза, но из-за её чисто инструментального характера не столь существенно. Намного важнее то, что в полуинстинктивной сфере, из которой, собственно, и исходят непосредственные политические и исторические импульсы, Третий Рейх до конца оставался пугающе разномастным образованием.

Три ветви

Процесс распада и конечное состояние чрезвычайно интересны для историка. На глазах разваливается то, что казалось одним целым. До сих пор Вторую мировую войну исследовали односторонне — с военной и уголовно-исторической точек зрения. При политическом рассмотрении довольствовались определением друзей и врагов Гитлера по обе стороны фронта. Кроме того, учитывали трения между Германией и её союзниками, выступление консервативных сил, которые до этого наполовину мирились с существованием Гитлера, в их неудавшемся спектакле 20 июля 1944 г. Но до сих пор мало кто осознаёт, что после Сталинградской битвы 1943 г. сплоченный блок государств Оси стал разваливаться на различные составные части.

В год Сталинградской битвы в лагере, активно ведущем войну на стороне немцев, четко обозначились три основные ветви. Самая мощная из них, конечно же, — национал-социалистическая. Но, в связи с наметившимся поражением Гитлера, национал-социалистический миф стал утрачивать свой боевой дух. В то время как зондеркоманды занимаются массовым истреблением и таким ужасным образом пытаются осуществить свои национал-социалистические идеалы, в результате нарастающего распада снова высвобождается место для других сил внутри «правого тоталитаризма», сил, которые также хотят вести войну, но уже по-своему. Здесь четко прослеживаются две ветви, которые во время триумфального периода национал-социализма якобы вообще не существовали. Их скрытое присутствие стало очевидным лишь к концу войны.

Две эти ветви воплотились в двух человеческих типах, пребывающих в различных одеяниях. Первый тип — это «немец из книжки» (если она изначально не проникнута ненавистью), немец, который, едва с небес перестали сыпаться бомбы, начинает очищать улицу, поправлять дорожные указатели, заниматься снабжением, снова налаживать управление. Его девиз: должен быть порядок. Фанатизм, как нечто нарушающее порядок, им отвергается. Зверских убийств вокруг себя он не допускает. Всё должно быть по правилам, которые не подвержены произволу. Он даже в хаосе стремится образовать «государство». И у этого типа встречаются крайние формы. Их следует искать там, где принцип, согласно которому солдат должен соблюдать строжайшую дисциплину, приводит к тому, что покидающие деревню ополченцы, например, расстреливаются как мародёры за то, что они украли в одном из домов сыр, хотя деревня уже через четверть часа всё равно будет в руках большевиков. Эта сторона в немце кажется жуткой представителям других национальностей. Однако упрекать вышеописанный тип в несоразмерности средств и результатов не приходится, потому что для него речь здесь идёт не об этом.

Другой тип прямо противоположен «немцу из книжки». Где-то к концу войны в сражающихся на Востоке войсках появляются бравые парни, весьма своеобразно экипированные. Они отдают воинское приветствие начальнику только в том случае, если он им знаком или же им нравится его «морда». Они по-своему реагируют на официальную пропаганду: ухмыляются или зевают. Но они тоже воюют, хотя (или потому что) дело идёт к концу. Было бы ошибочно видеть в этом лишь влияние иностранных добровольцев (или полудобро-вольцев), роль которых для германского руководства на завершающем этапе возрастала. Такой дух присущ и немецким юношам, оставившим школьные парты, чтобы пополнить боевые соединения. Для них это уже не крестовый поход, а нечто другое. Они не проникнуты идеологическим мессианством. На фоне воинского братства едва заметен аффект по отношению к «бюргеру», поскольку при тотальной войне таковых почти не существует. Но в результате этого их ненависть обрушивается на военных: бюрократов, казначеев, интеллектуалов из Генерального штаба. Они воспринимают как образ лишь своё воюющее (и пока обозримое) подразделение во главе со всем известным командиром. Они опознают друг друга по специально для этого созданным символам и ритуалам. И у этого типа встречаются крайние формы. В одном из американских военных отчётов рассказывается о том, как два одетых в униформу подростка были взяты американцами в плен потому, что они во время битвы самозабвенно дрались друг с другом из-за фаустпатрона, из которого оба хотели подбить приближающийся к ним американский танк.

Но это, как уже было отмечено, поздние, конечные формы. Однако в них вновь проявляется разнообразный характер «правого тоталитаризма», который с 1919 г. занимает оставленные «традиционными правыми» позиции. В каждой европейской стране он содержит три элемента, из которых преобладает то один, то другой. Это относится не только к отдельным движениям, но и к жизни отдельных лиц.

Мы не хотим «изобретать» новые понятия. Для описания исторических явлений надо использовать уже имеющиеся, если даже содержание этих слов строго ограничено, и все широкие значения приходится урезать. Там, где и без того хилиастическое и перегруженное страстями движение, такое как социализм, спрягается с чрезмерно эмоциональным содержанием («народ», «нация», «раса»), что наблюдается не только в Германии, но и в сталинской России, уже сам по себе, со всей своей исторической весомостью напрашивается термин «национал-социализм». Существует и более «прохладная» зона, где речь идёт о сооружении нового здания среди развалин и обломков старого порядка, причем это делается без фанатизма, при трезвой оценке и понимании человеческих слабостей, но и с явным эстетическим удовлетворением от того, что функционирует и выполнено правильно. Это область государства, которое само по себе больше, чем сумма, совокупность всех его граждан. Это значит, что оно больше, чем «общество», чем целевое сооружение, и за счёт этого «больше» должно неизбежно ограничивать всякий произвол. Здесь можно употребить понятие «этатизм». Однако там, где господствует выделенное в данной работе чувство стиля, мы употребляем термин «фашизм».