Читать книгу "Золотая пыль (сборник) - Генри Мерримен"

Захватив скромный багаж, я перешел через реку и вскоре вселился в свои апартаменты. К последним претензий не было – они вполне могли приютить и более достойного обитателя. Большая и просторная спальня смотрела на сад, буйная растительность которого совсем не походила, как уже упоминалось, на траурный наряд деревьев в Лондоне. Мебель была великолепной, это с первого взгляда определил бы даже тот, кто лучше разбирается в седлах, чем в буле и ампире[43]. Более того, каждая деталь орнамента или бронзовая ручка горели ярче золота.

«Здесь виден глаз мадам, – подумалось мне. – Ничего не упускающий глаз».

Рядом со спальней находился кабинет, отведенный виконтом своему секретарю. Рядом же располагалась комната, в которую удалялся время от времени и сам хозяин – и вовсе не для того, как я подозревал, чтобы предаться тяжким трудам. В спальне меня застал юный слуга-парижанин. Беззаботно окинув взглядом мои чемоданы, он собрался уже улизнуть, но я его остановил.

– Это тебя застежки так пугают? Опасайся лучше чемоданов, что перетянуты ремнями.

С этими словами я положил перед ним ключи и отправился в свой кабинет. Вернувшись некоторое время спустя, я нашел вещи аккуратно разложенными по полочкам, пустые чемоданы исчезли.

На столе кабинета обнаружились гроссбухи и бумаги, положенные с явной целью дать мне ознакомиться с ними. Судя по всему, это были отчеты, касающиеся различных имений виконта. Беглая проверка подтвердила догадку, как и факт, что мы имеем дело с наглыми мерзавцами. Надо сказать, что мерзавцев в тогдашней Франции было пруд пруди, да и вообще низость всех сортов цвела пышным цветом.

Я занимался книгами, когда вошел виконт, предварительно постучав в дверь. Он подчеркнул этот вежливый жест, указав на панель, которой коснулись костяшки его пальцев.

– Как видите, эта комната в вашем распоряжении, – сказал месье. – Давайте начнем, как и намеревались.

Если я был странным секретарем, то хозяин у меня тоже не относился к разряду обычных.

Мы сразу погрузились в работу, и вскоре горячо обсуждали несколько вопросов, требующих незамедлительного разбирательства. Я высказал старику свое мнение об управляющих – мне было больно видеть, как его обкрадывают. Я оказался, как следует помнить, в хрустальном замке и оттого тяготел ощутить твердокаменною основу. Виконт в присущей ему добродушной манере потешался над тем, что с улыбкой назвал моим «деспотизмом».

– Mon Dieu! – воскликнул он. – Что за железная хватка! Эти буржуа будут застигнуты врасплох, ведь я всегда был так снисходителен и управлял по-доброму.

– Кто управляет по-доброму, становится рабом воров, – ответил я, составляя намеченное письмо.

Виконт рассмеялся и пожал плечами.

– Ну что, пока все идет как должно, – заметил он.

Таково выдалось мое знакомство с возложенными на меня обязанностями. Они оказались несложными, особенно для человека, имеющего определенный опыт управления имением. Отец мой в периоды смягчения – когда соглашался признать, что грехи мои по меньшей мере суть явления наследственные, – посвящал меня в науку ведения дел крупного поместья.

В семь мы сели обедать. На Мадемуазель было белое платье, прихваченное на девичьей талии желтой лентой. Рукава платья – дань моде того периода, надо полагать, – поражали пышностью и свободой, а выглядывавшие из-под них руки казались совсем детскими.

Мадам де Клериси говорила, помнится, мало, ограничиваясь лишь тем, чего вежливость требует от гостеприимной хозяйки. Бремя беседы легло на плечи ее престарелого супруга, который справлялся с ношей легко и непринужденно. Тут виконт стремился, как, впрочем, и всегда, поддерживать взаимное согласие и приязнь. Редко доводилось наблюдать мне в мужчине, тем более пожилом, такое уважение к чувствам других людей.

Звонкий смех Люсиль служил приятным дополнением, а иногда она тоже вступала в разговор. Я внимал скорее голосу, чем словам. Ее смешливость находила веселое в ремарках, звучавших достаточно серьезно, и я вдруг ощутил себя столетним старцем. Еще когда отец чинно ввел ее под руку в столовую, мне подумалось, что девушка, дай ей волю, предпочла бы впорхнуть, а не войти в комнату.

Во время обеда всплыло имя барона Жиро, и я уяснил, что этот финансист числится среди друзей виконта. Имя это кое о чем говорило мне, хотя лично встречаться нам не доводилось.

Барон являлся одним из числа выскочек – то был аристократ денежного мешка, истинный продукт Парижа, пользующийся в столице огромным уважением и почетом. Джон Тернер хорошо знал его и молчаливо ценил.

– Но почему месье Жиро красит волосы? – спросила Люсиль после очередной речи виконта во славу этого богатого человека.

После короткого взрыва смеха, вызванного этим объявлением истины из уст младенца, повисла тишина. Нарушила ее хозяйка дома.

– Он, без сомнения, считает себя недостойным ходить в белом, – заявила она, поднимаясь из-за стола.

Мне дали понять, что остаток вечера в полном моем распоряжении, а виконт лично показал небольшую лестницу, начинающуюся из коридора между моим и его кабинетами, и вручил ключ от двери, к которой она спускалась. Эта дверь, пояснил он, выходит в переулок между улицами Пальмье и Корт. Я могу входить и выходить через нее в любое время, не обращаясь к помощи слуг и не тревожа тишину дома.

– Я не даю этот ключ кому попало, – добавил старик.

Как выяснилось позже, доступ к этой двери имелся только у него и у меня, у слуг же не было ключа, и этим входом они никогда не пользовались. Тем же вечером я воспользовался дарованной привилегией и отправился в свой клуб, где в дурацкую азартную игру выиграл сумму, равную годовому жалованью.

Так началась моя карьера на службе у виконта де Клериси. За последующие недели я обнаружил, что мне, по совести, надо очень сильно поработать, чтобы имения управлялись так, как надо. Или, как говорим мы, англичане, «администрировались», что подразумевает выжимать из находящейся в нашем владении собственности все до последней капли. Вскоре я открыл, что приказчики виконта народ старомодный и, помимо обустройства собственных гнездышек, повинны еще и в недостаточно интенсивном использовании земель. Совесть моя, надо признать, снова зашевелилась – это когда я полагал, что окончательно расстался с ней.

Ведь я-таки проник в Отель де Клериси – принят в семейный круг, облечен правом находиться вблизи и иметь ежедневный доступ к самой невинной и доверчивой душе, покидавшей когда-либо стены французского монастыря. Я, волк, от которого не потребовалось даже труда прятать свои косматые серые бока под овечьей шкурой. Да и зачем? Люсиль всегда была весела и открыта на свой милый девичий лад, ни на йоту не изменившийся по мере того, как мы узнавали друг друга ближе. Мадам, всегда в черном шелке и с шитьем в руках, постоянно выказывала безмятежность и легкость в обращении. Месье де Клериси жаловал меня неограниченным доверием. Что же оставалось делать, как не впасть в добродетель? Осмелюсь предположить, что многие из черных овец побелели бы, оказавшись посреди столь чистой отары.