Читать книгу "Robbie Williams. Откровение - Крис Хит"

* * *

Роб заявляет, что студия ему сейчас поднадоела, и приглашает нас на балкон в своей спальне, который выходит на долину Сан-Фернандо. Он размышляет, стоит ли им написать песню о его теще Гвен, и предлагает строчку: «умеет разговаривать на многих языках, которые никто не понимает».

По возвращении в студию он включает на компьютере крайне не-свинговый трек с аккомпанементом. «Много лет назад его сделал», — объясняет он.

«А на что это должно быть похоже, как думаешь? Ну, песня, музыка?», — спрашивает Гай, пытаясь привести всех в состояние творческой активности, которое отсутствует полностью.

Тут с кардиотренировки в Велли возвращается Айда.

«Это как балет под крэком, — рассказывает она. — Крэк-балет. Мне нормально было, пока пресс не начали качать».

Она уходит, и Гай начинает наигрывать еще что-то.

«Это мне нравится», — говорит Роб и подпевает почти неслышно. «Давай-ка еще разок», — говорит он и снова подпевает без слов. Судя по всему, что-то начинает происходить. Но, как будто бы осознав, что он загнал себя в угол, Роб говорит, что хочет пробовать дальше. Гай настаивает: надо эту идею быстренько записать все равно, вдруг завтра захочется над ней завтра поработать, наложить барабаны. Он снова наигрывает под запись, но Роб уже не поет.

«Да, это хорошо, — соглашается Роб и вроде как приносит извинения. — У меня голова мелодию не рождает. Вот сейчас совсем пусто».

* * *

Позже Роб объяснит, о чем думал в тот момент. Ничего не рождалось, посему он запаниковал. Они оба так рассчитывали на возрождение своего сотрудничества, столько они к нему шли, столько надежд, и вот теперь явно ничего не щелкает. Неловко как-то.

«Прошлым вечером, пока что-то не получилось, я испытывал колоссальный груз. Я все думал: вот черт, он сильно расстроится, я сильно расстроюсь, ничего не получится».

* * *

И тут Гай предлагает очередную — миллионную, наверное, уже — идею:

«А как насчет чего-то типа „Candy“?»

«Кто возьмет радугу…» — запевает рассеянно Роб.

«Но — в грустном варианте, — продолжает Гай. — В миноре».

Он играет некую пульсирующую гармоническую последовательность, и тут же Роб начинает петь мелодию, и даже какие-то слова проявляются: «…это больно мне и тебе…»

«Вот это класс», — говорит Роб и продолжает.

«Не останавливайся оглядеться… Не останавливайся в океане… Я приду на помощь…»

И внезапно в 7 часов 25 минут вечера, после бесплодных бесцельных часов, начинается — магия. К тому, что Гай наигрывает, притягиваются разные мелодии, все очень красивые.

«…в твоем пентхаусе… не поставишь меня в… просто используй и все… все это было тщетным, малыш… тщетным, малыш…»

Роб раскрывает объятья и так и поет всю вторую часть с поднятыми руками: «Не важно, кто ты… можешь быть кем-то… кем-то… можешь прорваться… если мы прорвемся». И долго повторяет последние строчки.

«Вот это правда хорошо», — говорит Гай.

«Да уж, нечто хорошее, — соглашается Роб. — Скажи?» И запевает «Мы знаем, кто ты… мы будем с тобой… с тобой, когда ты доберешься дотуда…»

И тут его осеняет:

«Это же песня для Тедди, верно ведь?»

* * *

«Ну что, получилось у нас? — говорит Роб. — По ощущениям это прям нечто. Приятная, правда? Давай еще одну напишем — есть слова сильные». Он признается Гаю, что хотел бы быть автором песни «One Day Like This» группы Elbow, и запевает ее.

«У нас ничего похожего нет, — возражает Гай, который не желает упускать момент, в который, кажется, все начало складываться, — на карусель». Он наигрывает то, что имеет в виду.

«А, в смысле как „Bojangles“?», уточняет Роб.

«Ага, — говорит Гай. — Нисходящая штука».

Роб немного напевает, но потом говорит, что не чувствует материал.

«Будет трудно придумать что-то такое же крутое, как последняя идея», — говорит Гай.

Он пробует другое. Роб подпевает, но быстро останавливается.

«Да нет, — говорит он. — Слишком уж восьмидесятнический джаз».

Гай спрашивает, а не сделать ли им что-то вроде «If I Were A Rich Man».

Он начинает играть что-то живенькое и странненькое.

«Это мне нравится, — говорит Роб и запевает: — Собирайтесь, парни, в круг…» Эдакая песня-история.

«Может быть, она о бунте?» — предполагает Гай.

«О бунте?» — переспрашивает Роб.

«Ну я вот вижу тебя в ковбойском наряде, ты входишь в салун, ну как перестрелка в „Окей Коррал“ (имеется в виду американский фильм 1957 года с тем же названием. — Прим. пер.). Когда все в баре откинулись. Это вот такое, да?»

«Последний крутой махач», — отвечает Роб. Они снова играют, Роб поет «черномазый был мне другом».

«Длинный текст тут, слов много». Роб имеет в виду, что если б они действительно стали делать эту песню, то потребовалось бы много текста. Это произносится голосом человека, который в подобном видит проблему, а не возможность. Потом он добавляет, уже немного более радостно, что хотел сделать песню, где почти не слышно, что именно он говорит, чтоб слова звучали так, как будто что-то проговаривается, но на самом деле ничего там нет, и, возможно, вот эта песня такой и может стать. В качестве примера он напевает довольно убедительную абракадабру.

«Если уж у кого-нибудь такое прокатит, — говорит Гай, — то у тебя точно».

* * *

Они оставляют эту песню, которая про махач в салуне, хотя обоим она нравится, и слушают предыдущую песню снова на телефоне Гая.

«Про родить-ребенка-в-этот-мир, наверное?» — говорит Гай.

«М-м-м, гм-м-м», — отвечает Роб.

Потом Гай играет на фортепиано нечто, что вскоре сам назовет «немножко „On Broadway“». Роб подпевает. Тут пойман творческий подъем — Роб впевает слова из куплета песни «Got To Get You Into My Life», в процессе обретая ритм. Идея начинает приобретать форму. Они слушают запись на телефоне Гая, и Роб запевает «о-о-о-о» — бэк-вокал.

«Хорошо получилось, верно?» — спрашивает он.

«Вот такой фирменный соул Сэмми, — отвечает Гай. — Что-то есть от Алоэ Блакка».

Тут Роб запевает песню Блакка «I Need A Dollar».

Но все равно они решают, что уже вечер, на сегодня довольно. Есть у них что-то, в конце концов.

Они обнимаются.

* * *

И тут внезапно Роб начинает петь а капелла мелодию последней песни, над которой они работали, и у него придумывается такая фраза: «За что ты меня любишь? Я ж обращаюсь с тобой как урод».

И внезапно они — снова за работой. Гай за фортепиано опять. Роб поет.