Читать книгу "Магистр. Багатур - Валерий Большаков"

Воевода увернулся от копья раз, увернулся два, а на третий его сняли с коня два багатура, скрутили и поставили на колени перед Батыем. Хан недовольно оглядел Филиппа Няньку, прошипел: «Проклятый рыжий мангус!» — а после приказал разрубить воеводу на куски и разбросать останки вокруг города.[132]

Нукеры исполнили приказ в точности… И Москва пала.

Сотни Бурундая и Субэдэя повалили в Машфу — по законам Ясы воины могли три дня грабить и жечь город, и никто, даже сам Бату-хан, не мог лишить их этого права.

Изай Селукович повёл десяток наперерез — по узкой тропе, по обрывчику. Протиснувшись между таранной избой и воротной башней, он вклинился в поток нукеров, спешащих поживиться чужим добром.

Сухов протолкался третьим, после Судуя. За воротами оказалась небольшая заснеженная площадь. Забор и слепые стены тесно стоявших домов стискивали её со всех сторон.

Олег, влекомый толпой степняков, двигался по узкой улице, тянувшейся к белокаменному собору. Улица завершилась другой площадью, отделённой от задней городской стены большим двухэтажным теремом, который соединялся с собором галереей.

Ордынцы разъехались кругом, теряясь в переулках, врываясь в собор, — вскоре без устали звонивший колокол смолк, пару раз жалобно звякнув, а тело звонаря полетело вниз, грянувшись о площадь.

Олег неспешно проехался мимо терема, откуда неслись испуганные визги и гневные крики. Крики смолкали, заглушаемые сталью разящей, а вот взвизгиванья не прекращали действовать Сухову на нервы.

Послышался грохот, брань, вопли, и на крыльце появился Джарчи. Нукер вёл перед собою молодого человека, одетого в парчу и атлас. Джарчи так заломил руку своему пленнику, что тот согнулся в три погибели и подвывал от боли.

— Вот, коназа поймал! — гордо заявил нукер.

— Это не коназ, — глянул Изай в искажённое лицо молодца в парче.

Физиономия Джарчи вытянулась.

— Это ещё лучше, — неторопливо договорил куман. — Ты пленил Ульдемира, сына великого коназа. Поспеши к Бурундаю и передай темнику свой трофей — получишь награду!

Осчастливленный Джарчи тут же связал Владимира Юрьевича, стреножил великокняжеского сына и повёл его, красуясь и грозно насупливая брови.

А Судуй с Чимбаем раскатали прямо по снегу ковер и стали выкладывать на него добычу — меха, драгоценные ткани, посуду высшей пробы, мечи в ножнах из красного сафьяна, отделанные каменьями и золотыми бляхами. Изай по-честному поделил отнятое — треть хану Бату и хану Угедэю, две трети — воинам. Олегу досталась целая связка перстней византийской работы. Оглядев украшения, Сухов засунул их в баксон.

Разгул же только начинался — набрав добра, набив им перемётные сумы, нукеры принялись творить безобразия. Они гонялись за девками, резали мужиков, а когда уставали саблями махать, поджигали соломенные крыши, обкладывали хворостом избы и запаливали «растопку».

Правда, амбары и овины ордынцы не жгли — сено и зерно шло на корм лошадям. Увы, лес — не степь, трава здесь росла хилая, и мохноногие лошадки жили впроголодь, питаясь порою ржаной соломой с крыш, отчего болели. Поэтому стога и скирды, устроенные на полях, становились желанным трофеем.

А половцы вскрыли аж два амбара, набитых зерном, — кто успел, тот насыпал по баксону отличного корма. Олег тоже подсуетился.

Покинув город, он остановился и обвёл взглядом всё видимое пространство. Через века эта земля заполнится домами и дворцами, здесь пролягут шумные улицы, запруженные толпами народа. Представить же себе подобный взлёт сейчас было делом невозможным, невероятным.

Вздохнув, Олег повернул коня к становищу, в поле между лесом и городом. Тут ордынцы и устроились на ночь, выставив дозорных. Кто в шкуру завернулся, на прогретую костром землю улегшись, кто палатку поставил, а боголы Изая Селуковича, притомившегося на снегу спать, соорудили по-быстрому юрту, расстелили кошмы, запалили костёр.

Арбан собрал весь десяток, выкатил бочонок архи и большой бурдюк с кумысом, навалил на потёртые деревянные блюда творогу, вчерашних лепёшек, копчёной конины, нарезанной тонкими полосками. Гулять так гулять!

Олег обмёл снег с гутул травяной метёлкой, перешагнул порог юрты и присел у огня. С удовольствием сбросил с себя и доспех, и шубу — плечам стало приятно и легко без обычной тяготы. Ноги тоже отдыхали — Сухов снял гутулы и переобулся в мягкие чаруки — тапки для юрты на толстой войлочной подошве. Хорошо…

— Разливай, Джарчи, — сказал арбан-у-нойон, тоже благодушествуя, — ты у нас самый молодой, а нынче такую «рыбу» поймал… Ва-вай!

Джарчи горделиво хмыкнул и нацедил кумыс в чаши-аяки. Нукеры взяли их в руки, первым делом побрызгали пенистым напитком на божков-онгонов, висевших в изголовье постели, принесли в жертву духу огня по крошке творога.

— Госпожа очага Галаган-эхе, — искательным голосом проговорил Чимбай, — твоим соизволением рождено это пламя. Пусть тысячи лет не гаснет огонь!

— Пусть! — согласились нукеры.

Младшие подождали, пока Изай сделает первый глоток, и припали губами к аякам.

— Ой-е! — крякнул Судуй. — Хорош кумыс!

— Кумыс хорош, — подхватил полноватый Хуту, с бородой, подстриженной «лопаткой», — а архи ещё лучше! Наливай, Джарчи!

— Эт можно!

— У оросов есть хороший обычай, — сказал Олег, подставляя свой аяк под мутно-белую струю, — посвящать выпитое человеку. Давайте выпьем за Джарчи!

— Давайте! — подхватил самый молодой.

Все расхохотались.

— Изай, — обернулся Олег к куману, — скажи пару слов.

Арбан-у-нойон важно разгладил усы, соображая, и поднял чашу.

— Всего пять трав выросло, — проговорил он, — как Джарчи пришёл под мою руку. Сходили мы вместе на саксинов,[133] сходили на булгар. Вот, ныне третий поход у нас. Так выпьем же за то, чтобы он был у нас не последним!

— Ой-е! — воскликнул Джельмэ, нукер с перебитым носом. — Хорошо сказал! Выпьем!

Выпили, закусили.

— Оросы не только за людей пьют, — ухмыльнулся Изай, — они ещё и вещам всяким посвящают своё питьё. Называется — «обмывать»!