Читать книгу "Бумажные призраки - Джулия Хиберлин"

– Карл! – ору я во все стороны сразу.

Никакого эха здесь нет. Лес проглатывает все звуки.

61

Начинаю с первой двери слева.

Небольшая спальня. Одно окно. Жалюзи плотно закрыты, сосновая двуспальная кровать накрыта пестрым лоскутным одеялом, а под ней – ничего, кроме мышиного помета. Пустой комод. Шкаф с шестью пустыми «плечиками» и мужской гавайской рубашкой неизвестно какого года выпуска.

Срываю рубашку с вешалки и перебрасываю через плечо – может пригодиться. Спальня, по всей видимости, хозяйская – с собственной тесной и затхлой ванной комнатой. В мутном фацетном зеркале отражается растерянная девушка с вытаращенными глазами.

В последний момент я замечаю возле кровати старую книжную полку, заставленную черно-белыми фотографиями в простых рамках. Свечу фонариком на первый снимок.

Мужчина средних лет опирается на лопату. Рядом с ним – такая же хмурая женщина с опущенной головой. Дядя и тетя Карла? Фотографии оформлены безыскусно, никакой дополнительной подсветки у полки тоже нет.

И тут я замираю.

На цветастом диване чинно сидят две Мэри – они как будто меня ждали. На этом снимке они чуть постарше, чем в том лесу, на год или два. Их руки лежат на коленях, ноги словно вот-вот готовы сорваться и убежать, на лицах – широченные улыбки. Я всегда считала их близняшками.

А теперь вижу, что девочки разные. Они сидят рядом, обе в фокусе, и все отличия как на ладони. У одной нос поизящнее, у другой – глаза побольше.

Шелковистые волосы у обеих девочек уложены в аккуратный короткий «боб», а не торчат во все стороны, как в лесу. Я кладу фонарик на полку – так, чтобы луч падал прямо на фотографию, – и разбираю рамку. Стекло выпадает вместе с задником, оставляя на моем большом пальце неглубокий порез. Я посасываю кровь и читаю.

На память о соседках Мэри Фортсон и Мэри Читэм, 11 лет, Пайни-Вудс. Последнее совместное фото. Обе родились 5 мая 1935 года, умерли 6 и 7 ноября 1946-го с разницей в один день.

О причине смерти – ни слова. Но это и не важно. Когда они умерли, Карла еще не было на свете.

Критик был прав. Карл – иллюзионист и жулик. Он никогда не фотографировал двух Мэри. Видимо, нашел где-то старые пленки. Или украл чужую работу. Создал новое из старого.

Придумал сказку про двух девочек, гулявших в глухом лесу. Хотя настоящая история кажется куда страшнее и интереснее.

Все это доказывает, что Карл – лжец. Вор. Так я и знала.

Нет времени оплакивать подружек детства. Кладу двух Мэри обратно в рамку, закрываю дверь – и оставляю их мертвыми. Они мертвы уже очень давно, и, кажется, я об этом догадывалась.

Осмотр второй комнаты – кладовки – занимает буквально минуту. На голой белой плитке лежит синий матрас. В шкафу только швабра. Окна задушены такими же жалюзи, как и в остальных комнатах.

Полагаю, здесь Карл коротал ночи после суда. Картинки целиком я не вижу, но потихоньку начинаю складывать кусочки.

Останавливаюсь перед последней – третьей – дверью.

Запах тут сильнее всего. Я научилась задерживать дыхание на десять минут – это в пять раз больше, чем среднестатистический здоровый человек может не дышать в спокойной обстановке, в бассейне.

А я умею не дышать даже со связанными руками и ногами, когда вокруг ползает техасская змея неизвестной породы. Жаркой летней ночью я провела так три часа – в помойке, рядом с дохлым енотом. Да, я – сама себе реалити-шоу.

Поворачиваю ручку, и луч моего фонаря вспарывает абсолютную темноту частично переоборудованной ванной комнаты. Стены и окно закрашены черной краской. Линолеум липнет к ногам. На розовой раковине – жуткий ожог, покрытие сходит пластами. В углу стоит розовый унитаз с закрытой крышкой. Я ненароком задеваю шеей длинный шнур, протянутый вдоль комнаты, как бельевая веревка.

В углу помещается фанерный столик в форме буквы «Г». На нем – фотоувеличитель, стопка лотков, несколько бутылок. Фиксаж. Стоп-ванна. Проявитель. Пузырек с фиксажным раствором кто-то прогрыз: от дырки по фанерной столешнице и на пол стекает длинное пятно.

Виновница происшествия – дохлая крыса – лежит в шести дюймах от моей ноги.

В темной комнате, где фотографии должны занимать все свободные стены и сушиться на веревке, нет ни одной фотографии.

Я откидываю крышку унитаза. Он сухой, но воняет канализацией.

И тут происходит сразу две вещи.

Крыса на полу дает понять, что еще не сдохла.

Мой фонарик падает в унитаз и подыхает.

62

Прогнившие доски качелей царапают спину.

Вперед, назад. Вперед, назад.

В такт этому мерному покачиванию я жму кнопку на фонаре.

Вкл, выкл. Вкл, выкл.

Издевательство над моим воспаленным рассудком. Нет никакого «вкл». Фонарик не работает.

Запасная лампочка и батарейки остались в рюкзаке, который сейчас, наверное, лежит под головой у Карла вместо подушки. Возможно, он вывалил все содержимое на землю в двадцати футах от меня – сообразив, что такую тяжесть ему до машины не донести. Черт, а может, он и сам притаился в двадцати футах от меня!

Размеренное движение качелей убаюкивает. Теперь, когда мы познакомились поближе, я поняла: это те же зубастые качели, что я видела в книге Карла.

Вперед, назад.

Если оттолкнуться посильнее, видно кусочек неба над крышей. Здесь я – всего лишь одна из собравшихся на крыльце теней. Мы все хотим устроить кому-то сюрприз. Однажды я подготовила такой сюрприз на день рождения Рейчел. Впервые в жизни – на долю секунды – я увидела, каким бы было ее испуганное лицо. Благодаря Карлу я только таким его и вижу.

Обезболивающее теплым океаном лижет мой мозг – словно где-то под кожей поет джазовая певица. Голодные спазмы и болезненная пульсация в руке принадлежат кому-то другому. Сосны громко шуршат над головой – обычно от таких звуков я чувствую себя маленькой девочкой в теплой кроватке с уютно подоткнутым одеялом.

Надо успеть составить план дальнейших действий – пока я на это способна.

Добраться до пикапа в темноте не получится при всем желании.

Скоро рассвет. Часов через шесть. Или пять.

Я заставляю себя подняться с качелей. Все тело болит. Дверь по-прежнему открыта. Вхожу на кухню и ощупью выбираю себе стул с высокой прямой спинкой. С грохотом тащу его по коридору, пока он не врезается в рукодельный шкафчик. Нет, сейчас я не могу об этом думать.

Выбираю комнату с матрасом на полу и плотно закрываю дверь. Это комната Карла.

Все так же вслепую подпираю дверную ручку стулом, подхожу к окну и сдираю с него жалюзи. Они послушно падают на пол. Чем больше шума я создаю, тем больше власти чувствую над происходящим. Комнату заливает серый бальзам – света не очень много, но уже достаточно.