Читать книгу "Элиза и ее монстры - Франческа Заппиа"

Он продолжает обнимать меня. Сильно. Мы падаем сначала на мою машину, а потом на землю.

– Не так важно, как твоя жизнь. – Он снова громко втягивает воздух, затем садится и отпускает меня. Я наваливаюсь на него, а потом тоже заставляю себя сесть. Уоллис вытирает лицо воротником рубашки. – Черт, я выдавлю себе глаза, я так дрожу.

Я смеюсь, совсем чуть-чуть, потому что хотя я по-прежнему чувствую себя дерьмовым человеком и еще более дерьмовым другом, но тоже вся трясусь. Нервный тремор охватывает все тело. Он у меня уже очень давно.

– Ты действительно собиралась домой?

– Да.

– Пожалуйста, не возвращайся сюда.

Я киваю. Я не хочу. И не буду.

Уоллис заграбастывает мою руку и держит ее двумя лапищами у своего живота. Закрывает глаза. Его ладони покорябаны в тех местах, которыми он упал на дорогу.

– Я так испугался.

– Я знаю. Прости меня.

– Ты тоже меня прости. – Уоллис горбится, когда сидит вот так, опустив голову, и мои руки теряются в его руках. Мощные руки, мощные кисти, мощные плечи. Каждая часть его тела дрожит от чувства вины, и каждая часть моего тела тоже. Мы теперь с ним наравне – между нами нет правых и виноватых. По крайней мере я надеюсь на это.

– Уоллис.

Он поднимает глаза.

– Я хочу быть счастливой, – говорю я.

– Я тоже, – отвечает он.

Мы молча сидим несколько долгих минут до тех пор, пока не перестаем дрожать. Я встаю и тяну его за собой, но с его весом это выглядит так, будто я просто наклонилась к нему, и наконец он поднимается сам. Снова обнимает меня, на этот раз чуть нежнее.

Смотрит, как я сажусь в машину и еду домой.

Просыпаюсь я оттого, что Салли тычет мне в лицо конвертом.

Сквозь окна спальни льется солнечный свет. На моих ногах лежит Дэйви. Салли оставляет дверь открытой, и я слышу, как мама, папа и Черч ходят вокруг основания лестницы. На конверте выведен мой адрес, а вместо адреса отправителя значится только абонентский ящик. И никаких имен. Наклонные буквы написаны густыми чернилами. Открываю конверт и достаю письмо на толстой пергаментной бумаге.

Я знаю, чья подпись стоит внизу, хотя еще не вижу ее, но это не делает все хоть чуточку менее невероятным.

Дорогая Элиза,

Спасибо вам большое за ваше письмо. Я не часто пишу письма, и прошло уже некоторое время с тех пор, как я общалась с кем-либо, живущим более чем за пять миль от моего дома, так что простите, если что-то покажется вам странным.

Начну я с того, что скажу вам, что вы вовсе не ничтожество. Я не знаю вас, но нужно обладать слишком уж необычным воображением, чтобы вас так назвать. Многие люди, считающие себя ничтожествами, таковыми не являются. То, что вы ударились о столик в столовой, ни в коей мере не делает вас кем-то подобным. (Хотя, я уверена, это не доставило вам удовольствия.)

Вы оказались на виду у публики, и это, конечно же, достаточно трудно перенести, тем более что вы старшеклассница, а значит – подросток. Когда-то я находилась в вашем положении и вспоминаю о нем без всякого удовольствия. Моя сестра любила школу. Я же не обладала ее прытью, позволяющей лавировать среди учебы, внеклассной работы и общения со сверстниками и учителями, а ведь все это нередко приходилось делать одновременно. Я никогда не завидовала ей в таких вещах, в частности потому, что находила убежище в своем творчестве.

Я подозреваю, что мой опыт – это не ваш случай. Популярность настигла меня значительно позже, чем вас, когда я была уже устроена в жизни и долгие годы не вспоминала об учебе в школе. Ваша же известность сопровождает вас практически всю вашу сознательную жизнь; из нескольких дошедших до меня новостных заметок я узнала, что вы работали над своей историей большую часть того времени, что учились в старших классах. Не могу представить, каково вам приходилось и как это возможно – хранить подобный секрет, когда приходится делить свое сердце со столькими людьми.

Искусство – дело одиночек. Именно поэтому оно так радует нас, интровертов, но когда вокруг суетятся фанаты, наше одиночество приобретает совершенно другие черты. Мы превращаемся в заточенных в клетках животных, с которых не спускают глаз посетители зоопарка и от которых ожидают того, чтобы они развлекали толпу, не давали ей скучать. Это не всегда плохо. Иногда мы довольны жизнью и клетка кажется нам скорее пьедесталом.

Надеюсь, вас не испугала эта зоологическая метафора. Я сама не ожидала, что она прозвучит столь горько. Отчасти поэтому я не стала заканчивать «Детей Гипноса» – когда я начала понимать, что мое творчество претерпевает изменения, я испугалась, что пятая, последняя, книга не будет походить на предыдущие. Я боялась, что мои фанаты заметят это и возненавидят меня. Боялась, что они не станут покупать мою новую книгу. Именно страх в конечном счете положил конец моей дальнейшей работе. Страх лишил меня мотивации и любви к моей истории.

Вне всякого сомнения, вы должны спросить себя: если вы действительно искренне хотите закончить то, что начали, то почему остановились? Причиной тому стал страх? Чистой воды апатия? Или что-то еще? Боюсь, я не могу ответить на этот вопрос за вас, но могу сказать, что если причина лежит где-то внутри вас, если во внешнем мире нет никого, кто приставил бы к вашему горлу нож и стал грозить вам смертью, тогда при условии, что вы продолжите писать, вы окажетесь способны преодолеть ваше состояние. Каким бы ни было препятствие, оно останется в прошлом. Мой страх перед реакцией на пятую книгу «Детей Гипноса» вот уже несколько лет как улетучился, и постепенно интерес к ней у меня возрождается. Небольшой огонь, тлеющий в моей груди, бывает, на несколько часов оживает в ожидании того, что в него подбросят дров. И если такое происходит, интерес снова появляется в моей жизни. Когда же топлива не хватает, интерес убывает.

Если вы хотите вернуть мотивацию, вы должны поддерживать огонь. Бросать в него все: книги, телевизионные передачи, фильмы, картины, театральные постановки, жизненный опыт. А иногда для этого нужно просто работать, работать, преодолевая отсутствие мотивации, работать, даже если вы эту работу ненавидите.

Мы создаем искусство по многим причинам, среди которых богатство, слава, любовь, преклонение, но, как я обнаружила, наилучшие результаты приносит желание. Если вы хотите создать что-то, то вы действительно творите, и красота вашего творения будет говорить сама за себя, даже если не все его детали окажутся проработаны. Желание – горючее творчества. И когда оно у нас появляется, мотивация немедленно приходит вслед за ним.

Я потеряла желание работать над «Детьми Гипноса». Я по-прежнему могла это делать; могла написать заключительную книгу. Но она была бы не так хороша, как предыдущие, и мои фанаты не были бы счастливы, читая ее, а я по праву чувствовала бы, что подвожу их и себя. Я предпочла, чтобы они домысливали окончание книги, чем получили бы весьма жалкое завершение моего труда, которого они не заслужили. И еще более важно: я сама не заслужила недостойного окончания – молодая я, придумавшая эту историю с нуля и любившая ее той любовью, которая сейчас только начинает возвращаться ко мне.