Читать книгу "Безнаказанное преступление. Сестры Лакруа - Жорж Сименон"

Жак, немного растерявшись, проворчал:

— Какой уж есть! В чем дело?

Жак понял, что произошло нечто важное. Возможно, он перехватил взгляды, которыми обменялись его мать и тетка?

— В чем дело? — повторил он, повышая голос.

Жак утратил терпение, нежность, уважение. Он был на взводе.

— Вы не хотите мне сказать? — гневно бросил он им в лицо.

Матильда довольствовалась тем, что протянула ему листок бумаги. Он взял записку, прочитал ее, вновь перечитал и по очереди посмотрел на них обеих.

— И что?

— Ничего.

— Что вы собираетесь делать?

Мог возникнуть вопрос, не хотелось ли и ему тоже уничтожить записку, которая угрожала стать источником осложнений.

— А что тут можно сделать?.. Все это принадлежит Женевьеве…

Жак обвел глазами мастерскую и усмехнулся:

— Ну, и какая ей от этого польза?!

Польдина, желая сменить тему разговора, пробормотала:

— Мсье Криспен ничего тебе не говорил?

— Насчет чего?

— Он приходил сегодня утром…

— И что?

— Он показал мне письма… твои письма…

Жак так густо покраснел, что его лицо преобразилось. Внезапно он стал похож на сильного жестокого крестьянина с глазами, в которых сверкала ярость самца.

— Мои письма?

Он чувствовал ловушку, поскольку, будучи членом семьи, хорошо знал ее.

— Там есть одно письмо, в котором ты сказал все…

— Это касается только меня!

— Необходимо принять решение… Ты прекрасно знаешь, о чем мы условились… Тебя послали учиться исключительно для того, чтобы затем купить должность, когда таковая освободится, и обустроить внизу твою контору…

Жак ничего не ответил. Он, насупившись, смотрел в пол.

— Разве не так, Матильда? — настаивала Польдина.

Никто не вспоминал о Женевьеве, которая молилась, слегка закрыв глаза, мокрые от слез. Было жарко. Жарко внутри нее, жарко вокруг. Все смешалось, Пресвятая Дева, портрет в золочено-черной раме, бледное лицо отца.

— Радуйся, Мария, благодати полная… Милая моя Пречистая Дева, сделай так, чтобы папа… Радуйся… Мария… Умоляю тебя, папа… Это твоя дочь умоляет тебя… Твоя дочь, которая совсем одна, которая боится… Ныне и в час смерти нашей… Помоги мне, Пречистая Дева, поскорее воссоединиться с ним… И пусть…

Наверху Жак сказал как отрезал:

— Об этом мы поговорим в другой раз.

Чтобы скрыть странгуляционную борозду, полотенце заменили шелковым шейным платком. Пламя от свеч колыхалось. Время от времени приносили цветы, и Софи, очень спокойная, ставила их у подножия кровати.

Софи проголодалась. Она сердилась, потому что никто не приходил ее сменить. Она надеялась, что мимо двери пройдет Элиза, и тогда она пошлет ее за кем-нибудь.

Вдруг Софи подумала: «Надо же! Я забыла послать извещение своему отцу!»

Человеку, о котором в доме никто не вспоминал, о кротком церковном певчем Ролане Деборньо, который по-прежнему жил в швейцарской деревне, населенной людьми, страдавшими туберкулезом.

— Я закрою дверь? — спросила Польдина сестру.

Они втроем стояли на лестничной площадке, Польдина, Матильда и Жак.

— Закрой!

Матильда хотела протянуть руку, чтобы взять ключ. Но в этот момент вмешался Жак:

— Отдай!

Он сказал это таким тоном, что они обе почувствовали скрытую угрозу.

Часть третья

Глава первая

Ей не было страшно. Спрятав пол-лица в подушку, опустив на другую половину взлохмаченные волосы, она даже пыталась изобразить подобие улыбки.

Только никто не мог знать, почему она улыбалась. Она должна была чувствовать себя измученной, поскольку в очередной раз ее больше часа осматривали врачи. На этот раз их было трое, а не двое, трое мужчин, с серьезным видом склонившихся над бедной девушкой.

Сейчас в комнате остался только один Леферос, врач из Парижа, который уже дважды приезжал. У него по-прежнему был такой вид, будто он хочет съесть кого-нибудь живьем. В то время когда два других врача выходили на лестничную площадку, он сказал:

— Я хочу задать ей вопрос наедине.

Леферос закрыл дверь и сел. Недовольный, угрюмый, он, казалось, жевал, то и дело проводя языком по зубам. Может быть, у него был тик? Но нет! Это не был тик, поскольку он в конце концов вынул из кармана зубочистку!

— Почему вы упорно отказываетесь ходить?

Он выпалил эти слова на одном дыхании, глядя на Женевьеву глазами людоеда. Женевьева улыбнулась. Она ничего не могла с этим поделать, поскольку наступил час солнечного луча. К тому же все утро по ветвям дерева, которые можно было видеть из окна, весело скакал дрозд.

— Отвечайте!

— Я не отказываюсь…

— Хорошо! Я сформулирую свой вопрос иначе: когда вы решили, что больше не будете ходить?

— Я не решала…

— Хорошо, — повторил доктор. — Как вам угодно. Когда вы поняли, что отныне не сможете ходить?

— Я поняла это сразу, как только упала и не смогла подняться. Но еще до этого я знала, что должно что-то произойти, хотя я не знала, что именно. Это было так же, как и тогда, когда у меня начались судороги.

— У вас были видения?

Он спрашивал злым тоном, вертя в руках зубочистку.

— Нет, мсье.

— И голосов вы тоже не слышите?

— Нет, мсье.

— Если в доме начнется пожар, вы тоже не встанете?

— Не знаю… Я думаю, пожара не случится до 25 мая.

— При чем тут 25 мая?

Никогда раньше Женевьева не говорила с посторонними о подобных вещах. Но поскольку она разговаривала именно с Леферосом, это ее забавляло. Возле нее сидел не какой-нибудь конкретный мужчина. Он олицетворял собой всех мужчин, всех, кто считал себя сильными и хитрыми и относился к таким, как Женевьева, словно к маленьким девочкам.

— Потому что 25 мая я уйду…

— Куда?

— Навсегда! — призналась она, глядя на потолок.

И он, высокий, толстый, сильный, почувствовал себя не в своей тарелке и не знал, куда девать ноги.

— Да что вы мне рассказываете?!

— Я неубедительна, не правда ли? Не стоит говорить об этом брату и матери…

— Кто вам это предсказал?

— Никто… Вот уже несколько лет я думаю, что умру, когда мне исполнится восемнадцать лет…