Читать книгу "Хроника красного террора ВЧК. Карающий меч революции - Илья Ратьковский"

Многочисленные преступления чекистов выявлены в Москве: в ВЧК и Московских районных и уездных ЧК. В Московском ревтрибунале находилось сразу несколько дел о самосудных расстрелах подследственных. Среди них дело члена Хамовнической ЧК и Московского исполкома Наумова и бывшего сотрудника ВЧК П.Я. Березина. Дело Березина осложнялось обвинением в сотрудничестве с царской охранкой и в спекуляции спиртными напитками. Недостаточность улик привела к фактическому оправданию подсудимых. Наумов был только исключен из ЧК с годовым запретом ношения оружия и права занижать выборную должность. Оба подсудимых были подвергнуты общественному порицанию[718].

Многие уездные ЧК, профункционировав всего несколько месяцев, продемонстрировали свою несостоятельность в качестве законного органа советской власти. В г. Никольске Вологодской губернии по распоряжению местного исполкома в начале декабря 1918 г. были арестованы три члена местной ЧК, ранее присланных из центра, за истязание и пытки заключенных[719]. По сообщениям первоянварского номера «Правды», 30 декабря из партии были исключены за злоупотребления при обысках 4 сотрудника Олонецкой ГЧК. Председатель Нижеломовского совета Пензенской губернии Попов, уездный военный комиссар Синицын и председатель УЧК Акатьев в конце октября 1918 г. в пьяном виде открыли стрельбу по местному комитету коммунистической партии. Новый председатель уездной ЧК Золотарев отказался взять на себя ответственность за деятельность комиссии до его назначения: за незаконные контрибуции, штрафы, реквизиции[720]. В губернии также имелись многочисленные случаи проникновения в чекистские органы карьеристов и представителей карательного аппарата царской России[721]. За пьянство и стрельбу исключен из рядов партии и Пензенской ГЧК ее секретный сотрудник Зуботыкин[722]. В пределах Глазовского уезда ЧК Вятской губернии известны факты избиения плетьми и рукоприкладство[723]. Подобное практиковалось и на юге страны. На станции Жлобин один из членов местной УЧК ударил по лицу известного большевика Д.З. Мануильского и т. д.[724].

Перечисленные случаи — лишь небольшая часть сообщений периодической печати за 1918 г. Выявленные факты заставили задуматься о роли ВЧК в развертывании террора и о чрезвычайных комиссиях как носителях беззакония. Этому способствовали не только факты злоупотребления своим положением сотрудников ЧК, но и рассматривавшиеся ранее массовые, в большинстве не соответствующие внутриполитической обстановке, расстрелы периода красного террора. «Недовольство проявляли и те, кто отвечал за экономическую политику. Им все нужнее становились специалисты-небольшевики, «спецы», которые не могли сочувствовать террору, направленному против всех без разбору политических противников»[725]. В этих условиях в сентябре 1918 г. зарождается дискуссия о ВЧК.

На первом этапе эта дискуссия была не дискуссией о ВЧК, а о красном терроре и его направленности. В значительной степени это было вызвано политикой террора, которая затронула более широкие слои населения, чем это предусматривалось Постановлением ВЦИК от 5 сентября 1918 г.

Н.И. Бухарин, Л.Б. Каменев, К.Б. Радек и Д.Б. Рязанов выступили в Москве в первую очередь с критикой направленности красного террора, затронувшего пролетариат и беднейшее крестьянство, и в меньшей степени оценивая его масштабы и негативную роль чрезвычайных комиссий. Вначале с подобной постановкой вопроса выступала и часть руководства ВЧК, прежде всего Ф.Э. Дзержинский и Я.X. Петерс.

Результатом первых сдержанно-негативных оценок осуществления красного террора стала коррекция его направленности и масштабов во второй половине сентября 1918 г. Снижается число приговоренных к высшей мере наказания за слишком широко ранее понимаемую антисоветскую деятельность с сохранением прежних масштабов репрессий по отношению к участникам контрреволюционного движения. В центральной периодической печати появляется целый ряд статей, подчеркивающих приоритет экономического террора в отношении буржуазии над насильственными методами террора — расстрелами[726]. Подобные статьи помещают и местные издания[727]. «Красный террор, — подчеркивалось в статье Л. Полярного в самарской газете «Приволжская правда» за 11 октября 1918 г., — не акт мести, а средство борьбы. Расстрелы и уничтожение буржуазии не являются главным средством борьбы, это лишь отдельные эпизоды… Мы должны действовать не столько расстрелом, а бить по самому больному месту — по карманам»[728]. Таким образом, налицо была определенная критичность на местах и отчасти в центре к проводимой ВЧК политике красного террора уже в начальный ее период. Вместе с тем, в сентябре 1918 г. произошло новое расширение полномочий ВЧК в расследовании дел и вынесении приговоров. Официально вводился внесудебный характер рассматриваемых ВЧК дел.

Постепенно, по мере приближения годовщины Октябрьской революции, снижения накала гражданской войны, дискуссия выходит из узких рамок обсуждения направленности красного террора к постановке вопроса о месте чрезвычайных комиссий в советском обществе. Этому способствовало напрашивающееся сравнение представлений годичной давности о характере пролетарской диктатуры с имевшимся положением дел в 1918 г. Эволюция от декрета об отмене смертной казни к режиму красного террора выглядела в преддверии Октябрьской годовщины слишком зловеще для большинства рядовых членов партии, чтобы не попытаться исправить допущенные ошибки. При этом виновником подобной эволюции объявляется система чрезвычайных комиссий, в противоположность народным судам и ревтрибуналам, сохранившим традиции бескровного Октября. Определенную роль в данном противопоставлении сыграло служебное положение критиков чрезвычайных комиссий, в большинстве своем работавших в системе ревтрибуналов, наркоматов внутренних дел и юстиции. Поэтому одновременно с критикой ЧК выдвигаются различные предложения о переподчинении ВЧК и перераспределении властных полномочий внутри карательно-репрессивной системы ВЧК.