Читать книгу "Карантин - Грег Иган"

– Отойди назад и положи руки на голову.

Он подчиняется.

Надо ли схлопнуться сейчас, чтобы сделать мою победу необратимой? Нет. Успокаиваться рано, кто знает, какие подвиги еще потребуется совершить. Я делаю глубокий вдох:

– Ты выпустил амеб?

Он с невинным видом качает головой.

– Если ты врешь, я...

Что я сделаю? И как я узнаю, врет он или нет? Соседние дома вроде бы не распались на квадриллион версий – но ведь и я сам выгляжу вполне обыкновенно:

– Почему ты их не выпустил? Он смотрит на меня немного ошарашено:

– Культура, которую я послал в «Неомод», была ослаблена. Я не мог знать, каким тестам они ее подвергнут и как себя поведут, обнаружив что-нибудь слишком необычное. Это заведение из тех, что готовы сделать марионеточный мод, чтобы один гангстер подсыпал его в рюмку другому гангстеру, но не более того. Если бы они поняли, что штамм способен распространяться, как чума, они отказались бы интегрировать наномашины. – Он кивает на колбу, в которой крутится магнит. – Теперь я провожу обработку ретровирусом, который возвращает в геном важнейшую промоторную последовательность. То, что было до этого, – обычная нелегальщина, а здесь уже вещь серьезная.

Верить ему нет причин, но, с другой стороны, зачем он стал бы возиться со всем этим хозяйством, вместо того чтобы ходить по улицам, распространяя мод? Глянув на колбу, я вижу, что она наглухо запечатана. Сначала это меня удивляет, но потом я догадываюсь, что он боится случайно размазаться, занимаясь таким ответственным делом. Я ведь тоже решил оставаться схлопнутым в процессе синтеза «Ансамбля».

Я спрашиваю:

– У кого еще есть копии мода?

– Ни у кого.

– Вот как? Значит, ты не сумел внушить свои идеи никому из членов Канона?

– Не сумел. – Помедлив, он небрежно добавляет:

– Ты был единственным, который мог бы их понять.

Я сухо улыбаюсь:

– Не надо лишних слов. Я больше не принадлежу к Канону. Похоже, хоть из этого сумасшедшего дома мне удалось удрать.

А ты скоро последуешь за мной – хотя и не столь экзотическим способом.

Он качает головой:

– Мод верности тут ни при чем. Ты размазывался и схлопывался – достаточно часто, чтобы понять, как неизмеримо много это тебе дает.

– Дает? – По правде говоря, я никак не могу прочувствовать истинный масштаб того, что я в данный момент предотвращаю. Застигни я его с чем-нибудь более безобидным – с хорошим куском плутония, например, – смертельная угроза была бы куда очевиднее.

– Я же знаю, в чем дело, – говорю я. – Истинный Ансамбль, мод верности, двоемыслие – все это я помню. Потому и не виню тебя в том, что ты не можешь отказаться от своей идеи. Но признайся, ведь и ты всегда понимал – умом – насколько чудовищна эта идея. Ты хочешь ввергнуть двенадцать миллиардов человек в какой-то метафизический кошмар...

– Я хочу избавить двенадцать миллиардов человек от смерти, которая обрушивается на них каждую микросекунду. Я хочу положить конец гибели все-возможностей.

– Схлопывание – не гибель.

– Вот как? Подумай о тех из твоих версий, которые не нашли меня...

Я горько усмехаюсь:

– Ты сам учил меня о них не думать. Ладно, я готов признать, что они – если они вообще что-либо испытывают – должны ожидать неминуемой смерти. Но обычных людей это не касается. И меня тоже это никогда больше не коснется. Люди делают выбор, и только одно из чистых состояний выживает. Это не трагедия, это наша природа, так и должно быть.

– Ты сам знаешь, что это не так.

– Нет, не знаю.

– Тебе не жалко тех твоих «я», которые убедили По Квай использовать ради тебя «Ансамбль»?

– А почему мне должно быть их жалко?

– Думаю, они были с ней в близких отношениях. Возможно, любили друг друга.

Эта мысль ошеломляет меня, но я спокойно говорю:

– Для меня это пустой звук. Эти «я» не реализовались. Она ничего об этом не помнит, я тоже...

– Но ты можешь вообразить, как счастливы они были. И то, что положило конец этому счастью, ничем, кроме смерти, не назовешь.

Я пожимаю плечами:

– Люди умирают каждый день. Что я могу с этим поделать?

– Ты можешь сделать так, чтобы этого не было. Бессмертие возможно. Рай на Земле – возможен.

Со смехом я говорю:

– «Рай на Земле?» Ты что, решил ждать второго пришествия? Ты знаешь не больше, чем я, о том, к чему приведет необратимое размазывание. Но если оно породит рай на Земле, то оно же породит и ад! Ведь если не исчезают никакие состояния, то все мыслимые формы страдания тоже...

Он невозмутимо кивает:

– О, конечно. И все мыслимые формы счастья. И все, что между ними. Абсолютно все.

– И конец свободе выбора, свободе воли...

– Да не будет никакого конца. Восстановление изначального разнообразия вселенной не может означать изъятие чего-либо.

Я качаю головой:

– Честно говоря, мне все это безразлично. Я просто...

– Значит, ты лишаешь всех остальных права выбора?

Я смеюсь в ответ:

– А ты – псих, который собрался навязать свою волю...

– Совсем нет. Когда планета будет размазана, все будут связаны друг с другом. Размазанная человеческая раса сама решит, схлопываться ей или нет.

– И ты полагаешь, что решение судьбы всей планеты, которое примет этот... младенческий коллективный разум, можно будет считать справедливым? Создатели Пузыря и то больше уважали человеческий род.

– Разумеется, они уважают человеческий род. Ведь они сами состоят из человеческих существ.

– Ты имеешь в виду Лауру?

– Нет. Всех. А ты думал, это какая-то экзотическая форма жизни с другой планеты? Разве они смогли бы запрограммировать гены Лауры так, чтобы блокировать ее схлопывание и позволить управлять чистыми состояниями, если бы они сами не были размазанными людьми?

– Но...

– Схлопывание имеет конечный горизонт. Всегда есть чистые состояния за пределами этого горизонта. Ты думаешь, ни одно из них не содержит человеческих существ? Создатели Пузыря сделаны из наших версий – настолько невероятных, что им удалось избежать схлопывания. Я хочу только одного – дать нам возможность присоединиться к ним.

* * *

У меня кровь стучит в висках. Я опять бросаю взгляд на запечатанную колбу с культурой – насколько спокойнее было бы вверить ее заботам кислотной ванны или плазменного мусоросжигателя.

Стволом пистолета я показываю Лу на стул:

– Сядь сюда. Боюсь, мне придется связать тебя, чтобы спокойно избавиться от этой дряни.