Читать книгу "Тайна, приносящая смерть - Галина Владимировна Романова"

Он свел брови к переносице, тем самым призывая Михаила к серьезности. Тот ржать вроде перестал, но бесы в глазах все скакали.

Через минуту-другую, не встретив понимания в односельчанине, который теперь при исполнении был, как ни крути, он смущенно прокашлялся и спросил:

– О чем говорить-то хотел, Степаныч?

– О соседе твоем, Михаил.

Бабенко вытащил из истрепавшейся планшетной петельки авторучку, взял ее на изготовку над белым листом с крохотным масляным пятнышком прямо посередине. Незаметно от Михаила сдвинул руку так, чтобы пятнышка этого видно не было. Не заметил, как присобачил. Не иначе руки плохо вымыл, когда собирался. С мясом пока возился, разбирая его от костей и в кастрюлю заново загружая, выгваздался, а вымыл, видимо, плоховато. Жир и впитался в бумагу, на которой он собирался протокол допроса творить.

Никто его, конечно, не уполномочивал. Володька-библиотекарь уже по делу этому сидит, и всем хорошо и покойно, показатели в норме, нераскрываемость по этому пункту прикрыта намертво.

Но ведь осталась еще смерть Тани Востриковой, о которой будто как-то и не помнили в райотделе. А когда он осторожно интересовался, недовольно морщили носы. И Володька опять же мог сам себя оговорить. С пьяной дурной башки чего не пригрезится. А тут ведь еще в соседнем селе что-то случилось. Маринка вслед ему орала от магазина, когда он к Мишкиному дому шел. Он не разобрал, чего она орала-то. И внимания не обратил, ведомый азартом. А ведь что-то же случилось! Не многовато ли происшествий для здешних спокойных мест?

Надо начинать все заново! Нравится кому-то это или нет, но он начнет. И теперь уже по рукам ему никто не надает, и места его ему теперь не укажут, загнав под плинтус весомыми аргументами.

– Только попрошу не врать мне, а говорить все честно. Иначе я тебя самого привлеку за дачу ложных показаний, – пригрозил Бабенко.

– Так чего это мне врать-то?! – кинулся тот сразу обижаться. Отвернул взлохмаченную голову, поддернул из-под зада длинную рубаху, сложил ее узлом на впалом животе. – Я и в прошлый раз всю правду, какую знал, сказал. И теперь...

– Какую знал, говоришь? – повторил Бабенко и уставился на Мишку недобро. – А какую ты правду знал, Миша?

– Ну... Футбол мы тогда с ним смотрели, с Игорьком-то. Ты ведь опять насчет Машки?

– Опять, опять, – покивал Бабенко.

– Ну! В тот вечер мы с ним футбол смотрели.

– Каждый в своем доме? – напомнил Павел Степанович.

– И чего? По телефону с ним каждый напряженный момент обсуждали. Я ему звоню, он трубку снимает, и мы говорим. А чего, у тебя к нему претензии? – Мишка наклонил голову к плечу, нахохлился, сделавшись похожим на большого потрепанного жизнью и частыми забегами петуха. – Он нормальный вроде мужик-то, Игорек. Чего ты?

– Нормальный вроде, – согласно кивнул Бабенко, так и не скрипнув ни разу стержнем по бумаге. Все, что сказал теперь Мишка, уже давно было им записано в исписанный до картонной обложки блокнот. – Только вот говорил со мной грубо очень. Грубо и вызывающе. Горе у него, вишь, а я тут свою ментовскую харю к нему в дом сунул.

– Так и сказал прямо?! – ахнул Мишка с разгорающимся с каждой минутой любопытством. – Ни хрена себе, а вежливый будто всегда.

– Будто... Может, и не совсем так, конечно, но я так услыхал, – чуть подредактировал свой рассказ Бабенко. – Слушай, а чего он пить с тобой расхотел?

– Не расхотел, а не захотел вовсе, – уточнил Никонов и кивнул себе за спину. – Мне всегда хочется, когда футбол. Я и во время матча прикладывался, а после вообще завелся.

– Какой ты удалец, – похвалил с кислой улыбкой Бабенко. – Все успевал. И футбол смотреть, и водку пить, и с соседом по телефону трепаться! Красавец!

– Да ладно тебе, Степаныч, погоди укорять-то, – надулся Никонов. – Кто старое помянет...

Но оба все равно тут же вспомнили, как несколько лет назад Мишка был запойным и склочным мужиком и Бабенко не раз приходилось его в чувство приводить, запирая его в его же собственном подвале на пару часов, пока дурь из башки не улетучивалась вместе с хмелем.

– Не пью я особо. А когда случается выпивать, закусываю теперь. Хочешь, вон и у Сашки спроси, тот подтвердит, что я теперь держу себя в узде. В огороде вон копаюсь, сам видал.

Бабенко покосился на недокопанный палисадник.

– Спрошу и у Сашки, не переживай, – он начал с кряхтеньем подниматься со ступенек. – А где он теперь-то?

– В доме. Позвать?

Ну, вот не хотел с какой-то причины Никонов Бабенко в дом пускать. Что ты будешь делать, а! Участковому аж обидно стало. Как беда какая подвалит, так к нему бегут. Помогай, Степаныч, как хочешь. А как в дом позвать, так нет, увольте. Он ведь и теперь не по своей нужде под солнцем по деревне, как собачий хвост, мотается. Если разобраться, ему что, больше всех надо? Возьмет да и уедет к сыну. Пускай тут как хотят разбираются. Вон в соседнем селе новый участковый раз в неделю хорошо если появляется. И народ по привычке ему время от времени позванивает. А что он может? Если только советом помочь. Соваться на чужую территорию прав он никаких не имеет.

Сашка вышел на крыльцо помятым каким-то, всклокоченным. Через всю щеку ото лба свежая царапина, губа припухла.

– Вы чего там, подрались, что ли? – начал прозревать участковый. – Потому меня и в дом не пускаешь, Михаил?

– Да я-то тут при чем? – махнул в сердцах рукой Мишка Никонов и покосился на сына будто бы и с болью даже. – Приволок девку какую-то в дом из города, она дел никаких не делает, спит да курит за домом целыми днями. Вчера вон подрались они с ней, видал, как портрет-то ему подправила.

– А где она сейчас?

Павел Степанович раздосадованно попенял себе: совсем хватку теряет, совсем стар стал. Знать не знает, что посторонние на его подведомственной территории проживают, и без регистрации, пускай и временной, между прочим. Мало того, дебош учиняют. А если бы драка та еще дальше зашла, а? Неспроста в дом не зовут, там наверняка как после бомбежки.

Вот случись что-то страшное, что тогда? Снова ему по шапке? Скажут, мало того, что два убийства меньше чем за месяц случились, так еще и вдогонку...

– Спровадили мы ее сегодня поутру, – проворчал Саша, усаживаясь рядом с отцом на ступеньки крыльца. – Нет бабы, и эта не баба. Такие они, городские.

– Деревенские, что ли, лучше? – фыркнул его отец и мотнул лохматой башкой куда-то в сторону хлоповского двора. – К Игорьку-то после Машки Лялька каждую ночь в окно скребется. Вот тебе и деревенская! Везде успевает, и в соседнюю деревню к вору этому, рецидивисту полоумному, мотаться раза по два на неделе, и к Игорьку каждую ночь.

Бабенко слушал, не перебивал. Кое о чем он знал, о чем не знал, о том догадывался. И этому высокомерному молодому оперу из города даже докладывал. Только тот слушать не пожелал. Нос поморщил и пальцами помахал в сторону двери, убирайся, мол, некогда.