Читать книгу "Жизнь бабочки - Жанна Тевлина"

– Вера Ивановна, а при чем тут «двуглавый купол мадридского собора»?

– А какой он? Трехглавый?

– Я вообще не знаю, о каком соборе вы говорите?

– Ну, как же …

Она схватила путеводитель и начала его листать.

– Я сама видела…

– А при чем тут моя рукопись?

– Ну, как же, Сева? Вы же хотите, чтобы было красиво?

– Я хочу?! Я не хочу. Я хочу, чтобы было достоверно.

Она опустила глаза. Произнесла сдержанно:

– Вы, наверное знаете, Сева, что я не первую книгу выпускаю… И пока никто не жаловался…

– Вера Ивановна! Но это же ваши книги! А здесь мой сюжет! И вы сознательно пошли на то, чтобы обработать мой сюжет.

Клыкова вздохнула.

– Севочка, вы мне спасибо должны сказать. Я пока все это читала, аж мозги сломала! У вас тут вообще ничего не поймешь… Вот, например, я до сих пор не пойму, какого черта этот Роман поперся на какую-то дачу обветшалую в казино играть? На что ему эта рухлядь сдалась? У него вон в Испании дома шикарные… Вот и сидел бы себе там! И потом, вы когда-нибудь видели на даче казино? Хорошо, я тут все углы сгладила, что не надо выкинула. Народ, знаете, тоже не дурак…

Она понизила голос:

– А у вас, кстати, дачка-то осталась? А то у меня одна приятельница хочет недорогую дачку купить. У нее брат умер, и она осталась одна с двумя собачками. Самое милое дело пожить на свежем воздухе… А что еще одинокой женщине делать?

Недавно он невольно подслушал разговор родителей. Речь шла о маминой двоюродной сестре Антонине, которую мама терпеть не могла. Пока у отца была власть, та лебезила перед ними, чуть не полы приходила мыть, а когда его всего лишили, возгордилась и даже звонить перестала. После того как Сева уехал в Испанию, родители очень быстро продали дачу. Сева был этому рад, он бы все равно туда не ездил. Стыдно было показываться там, ничего не достигнув. Пусть лучше о нем ничего не знают. Это было его прошлое, которое он отрезал.

Дачные деньги быстро кончились, и родители стали думать о каком-нибудь доступном летнем отдыхе. Вот тогда и появилась Антонина и предложила снимать у нее флигель. Мама поначалу и думать об этом не хотела, она даже Севе писала, жаловалась. Она всегда ухитрялась в самые трудные моменты вешать на него свои проблемы. Потом она поостыла, и они сторговались на какую-то приемлемую сумму. Сейчас как раз было время вносить залог за следующее лето. Это было Антонининым условием. Сева брился в ванной, родители о чем-то шептались на кухне. Он убавил воду, прислушался. Мама говорила о том, что нет для нее большего унижения, чем снимать этот флигель. Отец предлагал поездить, поискать что-то другое. Мама молчала. Они оба знали, что это просто разговоры и ничего более дешевого им не найти. Здесь у них хоть был собственный вход, и они могли днями не видеть Антонину.

Сегодняшний разговор с Клыковой напомнил ему об этом флигеле. Он каждый день собирался поговорить с родителями, чтобы они отказались от Антонининой дачи. Ему было неприятно думать об их унижении. Теперь ему было все равно. Этот дурацкий флигель не шел ни в какое сравнение с тем унижением, которое он терпел, общаясь с Клыковой. Но что он мог сделать?

Он вообще мало общался с родителями. Это было не трудно. Со временем они стали совсем нелюдимыми, и к тому же хорошо чувствовали Севино настроение. Только один раз случайно у него возник этот разговор с отцом. По телевизору шли новости, какой-то думский деятель гневно кого-то клеймил. Отец вздохнул, и у Севы все внутри перевернулось от жалости и отвращения.

– Ну, что? Получил, что хотел?

Отец пугливо обернулся.

– Что ты от меня хочешь?

– Что я хочу? Я много чего хочу! Только толку хотеть… Кто мне это даст? Ты?

Отец молчал.

– Плевать тебе на меня было! Если бы обо мне думал, не то бы сделал.

– Что я мог сделать?!

– А все мог! Все тогда в твоих руках было, но ты все отдал, пусть другие пользуются! Испугался он… А другие не испугались…

– Я за тебя испугался… Тогда такая игра шла…

И он беспомощно махнул рукой.

…Сева не заметил, как уснул, и ему приснилось, как он входит в свою квартиру на Пятницкой, в которой вырос, и сейчас вернулся вновь. Он идет по коридору. Коридор длинный. Отовсюду доносятся знакомые детские запахи. Но ему грустно. Откуда-то он знает, что это уже не та квартира, что в ней чего-то не хватает, и он с этим давно смирился. Он поворачивает направо, туда, где открыта дверь в большую комнату, заходит в нее, медленно обходит по периметру и, сделав почти полный круг, вдруг видит маленькую дверцу, которая ведет дальше, в следующую комнату. Сева застывает на месте. Здесь всегда была сплошная стена, и этой двери никогда не было, он это твердо знает. Он толкает ее и входит в маленькую захламленную комнату, и в этот момент вспоминает, что эта комната была в другой счастливой жизни, что он все забыл, потому что уже не надеялся в ней оказаться. И его охватывает детский восторг, ни с чем не сравнимый. Восторг обретения чего-то потерянного, почти невозможного…

* * *

Градов только что миновал светофор и вдруг увидел справа на тротуаре знакомую фигуру. Женщина уныло брела, о чем-то задумавшись, не замечая ничего вокруг. Он посигналил. Она рассеянно оглянулась и, видимо решив, что это не ей, пошла дальше. Он подъехал вплотную, замедлил ход и еще раз посигналил. Она посмотрела на машину невидящим взглядом, отмахнулась. Градов открыл правое окно:

– Девушка, вас подвезти?

– Нет, спасибо…

И только тогда она его узнала.

– Ой, Антон… А я думаю, что за козел…

– Какие вы, оказывается, грубые слова знаете, Манечка… Может, все-таки подвезти?

Она уселась рядом, улыбнулась.

– Вы прямо как черт из табакерки.

– Вот так. Делай людям добро после этого.

Она засмеялась. Тряхнула головой.

– А давайте куда-нибудь поедем!

– Ну, куда, например?

– Я не знаю…

– В «Шоколадный рай»?

Она покраснела.

– Только не туда!

– А куда же? У меня с фантазией плоховато…

Она посмотрела на него новым взглядом и откуда-то вылезла фраза «если женщина просит», и он про себя добавил «а мужчина не возражает». После того, что с ней произошло, он не мог себе позволить усугублять ее комплексы.

У дедушки было непривычно чисто. На столе лежал листок бумаги, на котором филинским почерком было написано: «Сыночек, береги себя. Не переутомляйся». Он воровато оглянулся, скомкал записку и сунул в карман. Маня с интересом разглядывала помещение.

– Очень мило.

– Я рад, что вам нравится.