Читать книгу "Дурная слава - Фридрих Незнанский"

Она выдвинула ящик, где хранились ее бумаги. Роняя слезы, вынула его письма, которые он когда-то ей писал… Были, оказывается, времена, когда он называл ее ласковыми словечками… «Целую каждую складочку моего любименького, пухленького тельца…» — писал он ей когда-то. А ее всегда раздражало это его сюсюканье. Это его почти порочное сладострастие…

Из-под письма выпал лист бумаги в пластиковом конверте. Инна подняла его, впилась глазами в текст, затем опустилась на стул, прижимая листок к груди. И торжествующе проговорила:

— Врешь! Не будет тебе счастья! Я тебя, гаденыш, вообще в тюрьму упеку! И все достанется мне!

«Будет людям счастье, счастье на века!» — напевал Туманов, подъезжая к спортивному комплексу курортного города Сестрорецка. Здесь, в нарядном, совсем недавно отстроенном комплексе, фирма, в которой Виктор Алексеевич был человеком далеко не последним, арендовала один из спортивных залов, сауну и небольшую, на десять номеров, частную гостиницу. На выходные Туманов забил сауну за собой, объяснив недовольным подчиненным, что намечается весьма важная и конфиденциальная встреча, так сказать, без галстуков, куда посторонним, пардон, мадам и мусью, вход воспрещен. И действительно, негоже видеть постороннему оку генерал-полковника Гоголева, начальника Питерского угрозыска, неглиже. Другое дело он, Виктор. Он-то каждое лето парился с Петровичем в деревенской бане, совместно ныряли они голышом в ледяную речку. Его-то, Туманова, голой попой генерала не удивишь. Но что дозволено Юпитеру, не дозволено быку, так кажется, говаривали древние римляне.

Встреча была назначена на пять часов пополудни. Все же у генерала и субботний день рабочий. А он, Виктор, приехал пораньше, чтобы на правах хозяина проверить порядок в танковых войсках, понимаешь!

Настроение было прекрасным. И погода соответствовала: вчерашняя снежная буря стихла, тучи разошлись, выпустив на небосклон яркое, почти весеннее солнце, озарявшее ослепительно белый снег, ледяную гладь залива. Одним словом, красота!

Туманов занял гостиничный номер, осмотрел соседний люкс, что предназначался генералу, заказал ужин, проверил, как топится русская парилка (они с Петровичем предпочитали русский пар всяким там финским сухожаровым шкафам), выяснил: хорошо топится! Есть ли в наличии веники? Есть! И березовые, и дубовый, и эвкалиптовый! Привезли ли пиво и какое? Натурально привезли, как заказывали: «Невское светлое», «Невское оригинальное» и «Триумф». И рыбу привезли? А то! Лещи вяленые, а также горячего копчения сиги и форель. Устраивает? Вполне! Сняв пробу, выпив бутылочку пива, Туманов решил пройтись по берегу залива. Благо время позволяло, солнце еще не опустилось к горизонту, освещая ледяные торосы, которые вспыхивали в его лучах ослепительно яркими драгоценными каменьями. Мираж, колдовство.

Он шел вдоль берега, вспоминая вчерашний вечер и минувшую ночь, и тихо улыбался.

Как странно оборачивается жизнь! Ты уже потерял надежду быть влюбленным, любимым, счастливым. Ты замкнут в привычной круговерти своей холостяцкой жизни — работа, дом, редкие встречи с друзьями. И, гуляя вечерами с Матильдой, с грустью думаешь о том, что единственная родная душа женского пола — маленькая бородатая собачонка.

Конечно, есть дочь Маша, у них прекрасные отношения, но у нее своя жизнь. Конечно, после развода у него были женщины… Но все как-то не складывалось. Одни очень хотели замуж, просто-таки нависали над ним с этой своей проблемой, и он в панике ретировался. Другие крутили параллельные романы, что непременно выплывало наружу, ибо все тайное когда-то становится явным. И он сразу разрывал такие отношения. Третьи были безупречны — и раздражали своей безупречностью. Впрочем, наверное, попросту не влюблялся он по-настоящему ни в тех, ни в других, ни в третьих. Не трогали они его сердца так, как это удалось сделать далеко не юной, и не ослепительно красивой женщине с независимым характером, открытой душой и удивительными, широко распахнутыми, как у девочки, карими глазами. Он влюбился в нее с первого взгляда, с того момента, когда она кинулась к беспомощному старику в автобусе. И столько сострадания было в ее глазах, и столько нежности в голосе, что он сам немедленно захотел оказаться на месте этого старика. И что бы она потом ни делала, как бы ни выстраивала преграду между ним и собой, он помнил тот ее взгляд и тот голос. Он все про нее понял: про ее затянувшееся одиночество, которое уже вошло в привычку, про страх привязаться и быть обманутой.

Это кошка, что гуляла сама по себе, хотела ласки и тепла, но шарахалась в сторону, едва он протягивал к ней руку. Обжегшись на молоке, она изо всех сил дула на воду. И за каждым кустом ей мерещился ворон. Он все это понял и по тому, как расцвело, озарилось улыбкой ее лицо, когда она узнала друга детства, которому можно довериться, которого не нужно опасаться. Она просто одинокая девочка в глухом, дремучем лесу.

Вчера они просидели на ее кухне до позднего вечера. Он ушел с Бобровниковым, посадил гостя в такси, добрался с верной Матильдой до своего одинокого бунгало и понял, что должен немедленно вернуться! Что этот вечер — его шанс!

Он примчался к ее дому, позвонил, и она тотчас открыла, словно ждала его в прихожей.

Как потом выяснилось, так оно и было.

Ах, как он стосковался по нежности и ласке… И какой нежной, ласковой оказалась она!

И на удивление молодой. Упругая, словно атласная, кожа, никаких лишних складок… И еще она замечательно пахла. Замечательное тело, созданное для любви. Это просто преступление, что оно так долго не использовалось по назначению! Впрочем, нам это только на руку, мы это обстоятельство исправим! Уже начали исправлять! И учтите, господа, мы это тело никому не отдадим! Ну и все, что к нему прилагается — всякие там женские штучки, вроде независимого характера, — тоже.

Дав таким образом решительный отпор невидимым соперникам, Виктор, насвистывая что-то бравурное, вернулся в гостиницу. Петрович должен был подъехать с минуты на минуту.

Влажный цар окутывал внушительную фигуру Гоголева, лежавшую на широкой лавке. Туманов настегивал спину генерала дубовым веником. Генерал охал, стонал, верещал и всхлипывал от удовольствия.

— Ну все; все, Лексеич! Тормози! А то уж душа вон!

— Лады, пошли окунемся, я тоже упарился. Больно широка спина у тебя, генерал!

— Ладно, какой я здесь генерал, без порток-то? Генералы с лампасами. А в бане просто мужики голые, вот и все.

— И то верно, — согласился Туманов.

Они выкатились из парилки и с размаху кинулись в голубую гладь бассейна, фырча и отплевываясь, поплыли параллельным курсом.

Через пару минут, завернутые в простыни, мужчины сидели за деревянным столом, где стояла батарея пивных бутылок и лежали на блюде золотистые красавицы рыбины.

— Эх, Витек, только у тебя здесь и отдыхаю, веришь? — прогудел Гоголев.

— Чего ж не верить? Верю. Где еще так оттянешься?

— Не где, а с кем! Места-то есть. Да только с кем я могу вот так в баню сходить? С городским прокурором? Начальником ГУВД? И базарить про дела наши, так сказать, скорбные… Это разве отдых? У нас по одному вопросу три разных мнения. Спорим до посинения. Какой уж тут отдых? Нет, отдыхать можно только с теми, с кем непосредственно не связан по профессии.