Читать книгу "Бессмертная любовь - Кресли Коул"

Он схватил Никс за плечи.

– Почему ты медлила? Я видел, как ты помедлила!

Он тряс ее так, что у нее голова моталась, а она только ухмыльнулась и сказала:

– Уй!

– Куда они ее забрали? – прогремел Лахлан.

Одна из валькирий ударила его по больной ноге, заставив выпустить Никс.

Касс снова подняла меч.

– Это вы их впустили! – рявкнула она на Реджин. – Оставили Кайнвейн без защиты.

Реджин кивком указала на Лахлана.

– Он украл дочь у ее приемной матери и не давал вернуться под защиту родных.

– Как аукнется – так и откликнется. Чертовски неприятная штука, – добавила Кэдрин и присела, чтобы выломать клыки у убитых вампиров.

– Они же забрали ее к себе! – От бессильной злобы Лахлан ударил кулаком по стене. – Как вы можете оставаться такими спокойными?

– Я вообще не могу испытывать никаких эмоций, а они не позволят себе роскошь горевать, – объяснила ему Кэдрин. – Горе ослабляет весь коллектив. Оно сделает слабее и саму Эмму. И мы не хотим заранее думать о плохом.

Лахлана трясло от ярости. Он был готов повернуться, убить их всех…

Внезапно раздался какой-то отвратительный шум. Кэдрин спрятала окровавленные клыки и, сунув руку в карман, извлекла телефон.

– «Крейзи Фрог»! – прошипела она, открывая раскладушку. – Реджин, ты просто дьяволенок.

Реджин пожала плечами. Лахлан пытался понять, что происходит. Никс громко зевнула и промямлила:

– Пошел повтор.

– Нет, – проговорила Кэдрин в телефон. – Она добровольно отправилась с вампирами.

Она излагала эти факты так, словно зачитывала прогноз погоды, не реагируя на вопли, которые Лахлан слышал из сотового.

Лахлан стремительным движением вырвал телефон у Кэдрин. Хотя бы кто-то реагирует на все так, как надо. Анника.

– Что с ней случилось? – завопила она в бешенстве. – Пес, ты будешь умолять нас о смерти!

– Зачем ей понадобилось отправиться к ним? – проорал он в ответ. – Проклятие, говори, как мне ее найти!

Пока Анника продолжала вопить в трубку, Кэдрин показала ему поднятый большой палец и одними губами сказала: «Оставь его себе». Он потрясенно смотрел, как четыре валькирии повернулись к своей машине и спокойно пошли из замка, словно просто заезжали, чтобы отдать корзинку лепешек. Он рванулся за ними.

Лук снова наставили на него.

– Стреляй в него, если он последует за нами, – приказала Никс.

– Тогда можешь утыкать меня стрелами! – прохрипел он.

Никс посмотрела на него.

– Мы не знаем ничего, что бы тебе помогло. И мне кажется, что тебе не стоит тратить силы зря. – Обращаясь к трем своим спутницам, она добавила: – Я ведь говорила вам, что мы не привезем ее с собой из этой поездки.

И они уехали.

– Куда, к гребаной матери, ее забрал этот вампир? – рявкнул Лахлан в телефон.

– Я не знаю!

– Твои валькирии привели их к нам в дом…

– Это не дом Эммы. Ее дом здесь!

– Теперь – нет. Клянусь тебе, ведьма, что когда я ее найду, то больше к вам ее не подпущу.

– Ты ведь ее найдешь? Ты – охотник, который будет искать свое самое дорогое имущество. Лучшего и желать нельзя. – Она вдруг заговорила спокойно, почти безмятежно. Он ясно услышал, как ее губы раздвинулись в презрительной усмешке. – Да, отправляйся и найди ее. А потом, знаешь что? Когда ты привезешь ее сюда, целую и невредимую, я почешу моего нового песика за ушком, вместо того чтобы содрать с него шкуру.

– О чем ты говоришь, женщина?

Ее слова буквально сочились злобой.

– Я сейчас держу ногу на шее твоего братца. Обменяю Гаррета на Эмму.

Связь оборвалась.

Глава 31

Эмме казалось, что она превратилась в жертву, положенную на алтарь темных сил.

Вампир переместился в темный коридор у тяжелой деревянной двери. Он отпер дверь и открыл ее, а потом толкнул ее внутрь с такой силой, что она упала на холодный каменный пол. Голова у нее кружилась после телепортации, и она осталась лежать там, куда упала, – рядом с длинным стрельчатым окном, уходившим вверх не меньше чем на двадцать футов. Стекло было похоже на темный обсидиан, а золотая инкрустация изящно переплеталась, составляя символы черной магии.

Вампир оставил ее одну, бросив единственное предупреждение:

– Не пытайся сбежать. Из этой комнаты перемещаться может только он.

А потом он ушел, снова заперев дверь.

Эмма содрогнулась, с трудом оторвав взгляд от окна, и, встав на колени, начала осматривать комнату. Это оказался кабинет, причем явно используемый: на письменном столе лежали бумаги – однако в нем было сыро и сильно пахло давно пролитой кровью.

Отчаянные вопли долетели к ней откуда-то из недр замка, и, вскочив, Эмма начала настороженно осматриваться. Что, к дьяволу, она наделала?

Но прежде чем ее успели захлестнуть сожаления, вернулись картины огня. Происходившее было настолько четким, словно она там присутствовала.

Пламя усиливалось, и легкие Лахлана заполнились огнем, и это заставило его реагировать даже сильнее, чем на сгоревшую кожу ног. Он не доставит им удовольствия слышать, как он рычит от боли. Ему предстоит умереть не в первый раз, и не во второй… кто знает, сколько раз он делал это за пятнадцать десятилетий, в которые он сгорал и снова возрождался к новому аду. Его ненависть была единственным, что помогало ему сохранить хоть какую-то часть разума, – и он отчаянно за нее цеплялся.

Он цеплялся за нее, когда пламя спадало. Он цеплялся за нее тогда, когда понял, что только одна нога не дает ему найти ее, и когда он заставил себя сломать кость, и потом, когда он… позволил зверю завладеть им, чтобы можно было…

Эмма опустила голову, давясь сухими спазмами. Лахлан цеплялся за свою ненависть, пока не нашел ее – ту, которую он ощутил наверху, ту, которая должна была его спасти…

А потом он сражался ради нее со своей ненавистью.

Эмма изумилась тому, что Лахлан ее не убил. Как ему удалось не поддаться смятению и ненависти, примешивавшимся к его потребности овладеть ею и найти забвение? Почему он не взял ее со зверской жестокостью, пока его кожа продолжала пылать?

Лахлан не хотел, чтобы она узнала о его муках – и теперь она поняла почему. Она знала, что ей следовало бы рассказать ему о приходящих во сне воспоминаниях, но что она могла бы сказать про это? Что она пережила апокалиптическое озарение? Что она наконец узнала, как именно его терзали, – и что она уверена, что ничего худшего ни одному существу переносить не приходилось?