Читать книгу "Люби и властвуй - Александр Зорич"

Эгин не видел, как они составляли гроздья и пирамиды ― чисто бродячие муравьи южных лесов ― и порою срывались вниз под ударами алебард на длинных древках, под градом стрел и дротиков ― Но потери у псов были не так уж велики. Падения с десятилоктевой высоты не причиняли им особого вреда, а, напротив, только будили ярость и ожесточение.

С точки зрения Эгина, все выглядело так, будто псы по-прежнему толпятся где-то под стенами Хоц-Дзанга, а смеги спокойно расстреливают их с высоты своего положения. И поэтому, когда один из лучников, на спину которого как раз таращился в тягостном оцепенении Эгин, с воплем упал навзничь под тяжестью вцепившегося ему в горло пса, рах-саванн едва не завопил вслед за ним.

Эгин посмотрел на Вербелину так, словно это она лично сейчас обратилась сотнями псов, грозящих перегрызть глотки всем защитникам Хоц-Дзанга. Вербелина улыбалась краешком рта с совершенно отсутствующим видом. Это привело Эгина в ярость.

– Что, госпожа Вербелина исс Аран, рады успехам своих питомцев?! Хорошие собачки?!

Вербелина даже не посмотрела на него.

– Этих животных задумала и создала не я. Я только служила некоторым их прихотям, следила за ростом и кормежкой, записывала всякие глупости об их поведении для пар-арценца Опоры Безгласых Тварей. Они ― его питомцы, не мои.

Эгин немного помолчал, чувствуя себя очень и очень неловко.

– Ну а какого же Шилола улыбаться? ― спросил он, сам, в свою очередь, примирительно щерясь. Вербелина исс Аран повела плечом.

– Я просто радуюсь тому, что скоро эти твари погибнут все до единой.

– Все до единой? ― Эгин недоверчиво покосился на ужасающий кровавый бардак, который чинили несколько десятков псов на боевых площадках стен внешнего обвода.

– В общем-то, да, ― сказала Вербелина. ― Главное поймать подходящий момент.

Лагха Коалара, гнорр Свода Равновесия, походил сейчас больше на бродячего харренского лучника, чем на второго человека (а в определенном смысле ― и первого) княжества Варан. На Лагхе было надето древнее грубое рубище. Оно было изукрашено тем же мотивом, которым был расшит халат бывшего Знахаря. Многократно повторенная косматая звезда с перекошенным от бешенства ликом. За спиной гнорра в кожаном чехле висел огромный лук, возвышающийся над его головой на добрых три локтя. По бедру хлопал колчан со стрелами, снабженными карнавальными разноцветными шелковыми веревочками вместо традиционного оперения. В пальцах левой руки Лагха, играючи, покручивал двойную флейту. Правая рука гнорра была свободна, но тщась чем-то развлечь и ее, Лагха все время смахивал со лба длинные вьющиеся волосы. Лагха был молод и прекрасен. Сам себе и небеса, и звезды.

За спиной Лагхи, выдерживая почтительное отдаление, шли пар-арценц Опоры Безгласых Тварей и пар-арценц Опоры Единства. Первый сейчас заправлял воинством животных-девять и от неимоверной концентрации внимания на событиях удаленных поминутно спотыкался. Пар-арценц Опоры Единства полностью концентрировал внимание на гнорре, чтоб тот не выкинул какого-нибудь антигосударственного коленца в духе Дотанагелы. Гнорр, разумеется, знал об этом и только посмеивался. Если бы он чего хотел сделать ― уже бы давно сделал.

Ну а за гнорром и пар-арценцами волочилась публика помельче ― аррумы, рах ― и эрм-саванны понемногу от каждой значительной Опоры, а за ними ― морская пехота из «Голубого Лосося». Эти были здесь так, вроде как на прогулке, в основном для уборки тел и расчистки завалов. Впрочем, случись что ― и гнорр не задумываясь послал бы их умирать первыми.

Лагха шел и думал о том, что через три сотни шагов дорога круто повернет влево и во-он за теми соснами они увидят Хоц-Дзанг во всем его безумном великолепии, как о том и повествуют царственные каракули Шета оке Лагина. И еще он думал о том, что стрел в его колчане совсем мало и что если ему не повезет ― а ему вполне может не повезти, потому что в Хоц-Дзанге До-танагела вкупе со Знахарем все-таки равны ему, ― то обратно в Варан не вернется ни один человек из его отряда.

В этот момент пар-арценц Опоры Безгласых Тварей нелепо споткнулся и упал.

– Они теряют мой голос, ― удрученно сообщил он, не торопясь подыматься на ноги.

– Приведите себя в порядок и догоняйте, ― бросил Лагха через плечо, убыстряя шаги.

Да, псы прорвались по всему внешнему кругу обороны. И в то время как одни раздирали в клочья смегов и очень неохотно принимали в свою очередь гибель от их мечей, другие занялись внутренними лепестками. Теперь ором озверевших по-своему смегов и израненных, пьяных от крови и человечины, дорвавшихся до исполнения своего единственного предназначения псов было заполнено все.

– По-моему, самый подходящий момент, ― сказал Эгин Вербелине.

Он не понимал, чего она ждет и что собирается делать, когда этого «чего-то» дождется, но он прикинул, что самое большее через четверть часа псы доберутся и до них. И тогда уж точно момент будет самый что ни на есть неподходящий.

Вербелина внимательно обвела взором все вокруг себя. Сосредоточенно кивнула. Потом повернулась к Дотанагеле, Знахарю и прочим и сообщила:

– Милостивые гиазиры! Сейчас я буду вести себя несколько странно, но прошу мне ни в чем не мешать.

Впрочем, и Знахарь, и Дотанагела уже давно сидели в причудливых позах друг напротив друга, прикрыв глаза и символизируя собой Неведение-Безмолвие-Недеяние, а остальные вовсю таращились на избиение смегов. Оглянулся только Иланаф, одобрительно кивнул и вновь вернулся к созерцанию ужасов войны. Тогда Вербелина наклонилась, поцеловала Дотанагелу в плотно сжатые губы и, отшатнувшись, словно от раскаленной сковородки, выпрямилась в полный рост.

– Эгин, на моем десятом проходе можно будет начинать. Они даже ничего не почувствуют.

– Что? ― Эгин не понял ровным счетом ничего.

– Ты все поймешь, ― Вербелина запечатала его уста поцелуем.

Вербелина сбросила с себя всю одежду одним выскальзывающим движением ― словно змея, вывернувшаяся из старой кожи во имя блеска новой, ослепительно прекрасной. Эгин еще раз невольно поразился, как исхудала бедняжка в призрачных объятиях Киндина.

Вербелина поднялась на загнутый край стены-лепестка и, совершенно не боясь высоты, вытянулась в полный рост, раскинув руки. Потом она запрокинула голову в небеса и испустила очень тихий и жалобный вой с едва заметными грудными переливами.

Эгин знал этот танец. Эгин любил его и, разумеется, прекрасно понимал, что его любили и другие мужчины ― например, Дотанагела. Но как этот танец любят псы, если к нему прибавить еще кое-что, ― Эгин не знал и даже представить себе раньше не мог.

Вербелина шла, ритмично и плавно раскачивая бедрами, пять шагов влево. По ее лицу бежали, сменяясь, десятки удивительных сладострастных гримас. Иногда она скалилась медведицей, иногда взрыкивала тигрицей, но Эгин был уверен, что для тварей это все одно разные лики сладострастия. Вынося ногу вперед на шестой доле, Вербелина стремительно и в то же время неописуемо грациозно поворачивалась и шла назад. На обратном пути она не гримасничала, нет ― здесь все искусство опускалось ниже ― к животу, груди и бедрам, а на лицо Вербелины нисходила печать великого расслабленного облегчения. Новый поворот и новые гримасы. Смена ритма. Хлопки ладоней. В общем, Эгин с определенного момента не сомневался в том, что, обратись он животным, он бы определенно стал сейчас на карачки, развесив слюну и жадно впитывая каждое движение Вербелины. Он едва не забыл считать проходы. Но нет, не забыл ― сейчас как раз оканчивался седьмой.