Читать книгу "Грустный оптимизм счастливого поколения - Геннадий Козлов"

В преддверии последнего съезда ситуация с выборами делегатов резко обострилась. Появились настойчивые требования низовых организаций проводить прямые выборы. Руководство партии готово было пойти на многие другие уступки, но в этом стояло насмерть. При прямых тайных выборах даже членов Политбюро могли прокатить.

В Московском городском комитете партии (МГК КПСС) была организована группа, что-то вроде клуба, секретарей первичных организаций оборонных предприятий, с тем чтобы она поискала компромиссное решение. Когда меня туда пригласили, эта неформальная структура уже сложилась и активно работала. Секретари в нее входили преимущественно молодые, но вполне уверенные и опытные в партийном строительстве. Я был старше их лет на пять – десять, но в своих суждениях более дерзок. Устав меня не гипнотизировал.

Первый секретарь МГК Ю. Прокофьев, сменивший на этом посту Б. Ельцина, старался поддерживать с секретарями первичек хорошие отношения, чтобы при случае было на кого опереться. Дело дошло до того, что нас стали приглашать на пленумы МГК. Попав туда первый раз, я был немало озадачен происходящим. Сначала мне казалось, что меня окружают очень серьезные и умные люди, которые бойко и уверенно говорят о мало мне понятных вещах, легко оперируя государственными и партийными документами. Но чем больше я силился понять смысл происходящего, тем больше меня охватывало разочарование. Теперь выступающие представлялись мне инопланетянами с одними им известными проблемами. В таком состоянии меня и застало объявление о собственном выступлении.

Прокофьев просил меня рассказать о проведенной нами конференции, но вместо этого меня занесло и я стал излагать свои впечатления от увиденного. Верхние эшелоны власти я сравнил с сообществом жрецов, призванных занять своих подопечных бессмысленными партийными обрядами. Партия в целом в моем описании была войском, сосредоточенным исключительно на внутренних построениях и маневрах и стремившимся любыми способами избежать столкновения с действительностью. Закончил я предупреждением о том, что если дело пойдет так дальше, то все мы вылетим как пробка из бутылки. В запале я еще и оговорился, поменяв бутылку и пробку местами. Покидал я трибуну под бодрые аплодисменты одной части зала (весьма малочисленной) и недоуменное молчание другой.

На следующий день о моем выступлении написали газеты. С этого момента начался пик моей стремительной и краткосрочной партийной карьеры. Теперь я давал интервью, писал статьи, выступал в СМИ, мои портреты появлялись в газетах, и люди в метро стали узнавать во мне партийного активиста нового типа. Дело дошло до того, что кассирша в булочной приняла меня за артиста. Чтобы ее не разочаровывать, я с готовностью взял на себя и эту роль.

Позиции нашего клуба секретарей крепли с каждым днем. Мы притерлись друг к другу, сдружились и теперь уже представляли заметную силу. Нам удалось склонить Прокофьева к принятию идеи прямых выборов на съезд. К этому же под давлением масс пришли и другие обкомы, что вынудило ЦК пойти на уступку и в этом принципиальном вопросе. Дорога к прямым выборам была открыта.

Выдвижения происходили на первичных собраниях тайным голосованием, и уже это внесло в выборы острую интригу. Меня выдвинули в родном институте и поддержали в целом ряде других. Самая интересная ситуация сложилась в парторганизации Президиума АН СССР, одной из самых крупных и возглавляемой, как уже упоминалось, моим приятелем Краюшкиным.

Перед собранием в цеховых организациях Президиума АН СССР было выдвинуто с десяток кандидатур, в том числе и моя. Выдвинул меня очень энергичный отставной адмирал, с которым мы познакомились на звенигородской конференции. В списке были также президент АН СССР и некоторые вице-президенты. Ставка райкома делалась на академика Осипьяна, который тогда был, кроме всего прочего, членом организованного Горбачевым Президентского совета.

Краюшкин по дружбе советовал мне свою кандидатуру снять, чтобы раньше времени не входить в прямую конфронтацию с уважаемым человеком. Он мне прямо объяснил, что в противном случае я могу навсегда закрыть себе дорогу в члены академии. Вопрос относительно выборов в академию в моих планах не значился, тем не менее я пообещал Краюшкину, что поступлю разумно.

Собрание в Президиуме АН СССР по выдвижению делегатов на съезд началось с большой задержкой из-за отсутствия кворума. Я уже стал нервничать, поскольку мне нужно было успеть еще на одно собрание. Выдвинутые на съезд кандидаты один за другим благодарили за доверие и просили самоотвод. Согласие на выдвижение, притом заочное, дал только Осипьян. После оглашения моей кандидатуры председательствующий сделал паузу, ожидая самоотвода и от меня. Но я молчал как партизан.

В полной растерянности он вынужден был приступить к процедуре обсуждения кандидатур, которых, к великому удовлетворению зала, осталось две. Пикантность положения состояла в том, что Осипьяна на собрании не было. Его срочно кинулись разыскивать, так как в возникшей ситуации результат мог оказаться более чем неожиданным.

В состоянии смятения председательствующий предоставил мне слово для выступления. Выступил я нормально, было много вопросов как выигрышных, так и трудных. В целом обстановка складывалась явно в мою пользу. Краюшкин, потрясенный моим коварством, сидел в зале бледнее смерти. Наступило время открыть карты. Я поблагодарил собрание за предоставленную возможность выступить и обратился с просьбой не включать меня в список для голосования, мотивируя это тем, что уже выдвинут в других парторганизациях и свое мнение все присутствующие смогут выразить прямо на выборах. Зал был явно разочарован, хотя и проводил меня дружески.

О дальнейшем развитии событий на собрании я узнал только на следующий день от еще не пришедшего в себя Краюшкина. Оказывается, после моего стремительного ухода адмирал при полной поддержке зала организовал двухчасовую дискуссию на тему: является ли моя просьба безусловным основанием для исключения из списка для голосования или я передал это на усмотрение собрания? В конце концов, все кое-как утряслось, кандидатура Осипьяна осталась в списке одна, и он был выдвинут.

После собрания один из секретарей райкома партии пошел на отчаянный шаг, попросив А. Прохорова убедить меня отказаться от дальнейшей борьбы. Прохоров довел это до моего сведения, но никакого давления оказывать не стал, просто предложив все взвесить. Взвешивать же мне было нечего. Отказаться я мог только под угрозой смерти, ибо иначе никто из товарищей со мной не стал бы и здороваться.

Осипьян был во много раз опытнее меня, но я имел преимущество в силу того, что не был ничем связан в своих решениях и поступках. Я мог занимать самые резкие позиции по ключевым вопросам, таким как о совмещении Горбачевым постов президента и Генерального секретаря. Кроме того, Осипьян был человеком весьма занятым и не сразу включился в предвыборную борьбу. Я же побывал в каждой организации, входившей в округ. Существенно было и то, что у нас в институте на совершенно самодеятельных началах организовалась группа поддержки. Сотрудники взяли на себя заботы по организации встреч, возили меня на своих машинах, следили за реакцией аудитории и корректировали мои выступления. Самым главным было то, что я постоянно чувствовал живую заинтересованность окружающих, то есть боролся не за себя.