Читать книгу "Проклятие крови - Таня Хафф"

— Благодаря мне мой повелитель, вопреки его относительно скромному положению в пантеоне, никогда не был поглощен другими, более могущественными богами, как это происходило со множеством ему подобных и даже более почитаемых божеств, так как в каждом веке, в тысячах мест, расположенных вдоль Нила, я воздвигал храмы, посвященные Ахеху. — Иногда он оказывался в них единственным верующим, но об этом тоже вряд ли имело смысл упоминать. — Время от времени жрецы других божеств высказывали протесты по поводу того, что я вышел за пределы обычного жизненного цикла, но столетия сделали из меня искусного мага, — «а также научили, когда следует признать свои неудачу и как можно скорее покинуть негостеприимную местность», — так что им не удавалось покончить со мной. И поскольку я поглощал ка только тех людей, кто не был связан обетом с другими богами, последние не имели особых причин их защищать.

— Но они в конце концов все ж таки добрались до тебя.

— Да Я совершил незначительную ошибку в оценке обстоятельств. Такое может случиться с кем угодно. — Пользуясь темнотой, Тауфик улыбнулся. — Есть ли смысл рассказывать, в чем было дело? Это не имеет совершенно никакого отношения к настоящему времени и месту, так что даже если ты того пожелаешь, все равно не сможешь использовать это против меня. В течение всего исторического периода, который вы теперь называете Восемнадцатой династией, хотя вся ситуация в целом чрезвычайно способствовала процветанию Египта, знать, как правило, имела весьма большие семейства, и потому со временем значительная часть молодой аристократии оказалась не у дел. В сложившейся таким образом социальной ситуации культ Ахеха начал расти и процветать. Мой повелитель приобрел огромное число ярых последователей. К несчастью, хотя я тогда не считал это неудачей, к нам примкнули два младших сына фараона. И это событие в конце концов привлекло к себе внимание могущественных богов.

Он умолк, испустив горький вздох. Когда Тауфик заговорил снова, его голос утратил лекторский тон и превратился в голос обычного человека, охваченного болезненными воспоминаниями.

— Сыновья фараона считались детьми перевоплотившегося Осириса, и этот бог не пожелал, чтобы молодые люди были развращены тем, кого он почитал нечистым. Поэтому Тот, бог мудрости, явился во сне к одному из своих жрецов и подсказал ему способ, которым можно было меня остановить. Мои защитные барьеры были разрушены, и меня вновь изгнали из храма. Когда-то мне сохранили жизнь, в связи с тем, что она не имела никакой ценности; на этот раз жрецы побоялись убить меня из-за того, что моя жизнь продолжалась столь долго. Даже боги оказались предусмотрительными, они опасались последствий освобождения моей ка, которая могла обратиться с жалобой к Ахеху, обладающему множеством последователей, все еще исполнявших его ритуалы.

Меня не следовало убивать, меня нужно было похоронить заживо. Обо всем этом мне было сказано, пока жрецы Тота готовили меня к погребению. — Тауфик издал еще один скорбный вздох.

— Три тысячи лет спустя, — продолжал он, — саркофаг с моим телом доставили сюда, в этот город, и я был освобожден.

— Причем первым делом убил того, кто подарил тебе свободу.

— Его убийство дало мне свободу. Я нуждался в его знаниях.

— Как и в знаниях другого человека, уборщика.

— Его жизнь также была мне необходима. Я провел в заточении три тысячелетия, обитатель ночи. Мне требовалась пища. Разве подобные тебе создания поступают по-другому?

Генри вспомнил три дня, проведенных им под землей; голод грыз его до тех пор, пока не стал единственной составляющей его существа.

— Нет. — Он признался в этом только себе самому, не Тауфику. — Я, разумеется, испытывал голод, и тоже должен был насыщаться. Но, — вампир попытался избавиться от воспоминания, — я бы не стал убивать тех двоих, уж не говоря о детях.

Тауфик пожал плечами.

— Мне была необходима их сила.

— И потому вы отобрали у них жизнь.

— Да. — Он поерзал на скамейке, сцепил пальцы и оперся локтями о бедра. — Я рассказал тебе все это, обитатель ночи, чтобы ты понял, что не сможешь остановить меня. Ты не являешься магом. И Тот, и Осирис давно канули в небытие и не смогут помочь тебе. А ваш бог не вмешивается в подобные дела. — «Сперва кнут». — Если ты будешь противостоять мне, я буду вынужден тебя устранить. — «А затем — пряник». — Насколько мне представляется, у тебя остается два варианта: живи и дай жить другому, пока я согласен иметь дело с тобой, или присоединиться ко мне.

— Присоединиться к тебе. — Генри был не совсем уверен, что сознательно повторяет эти слова.

— Да. У нас с тобой чрезвычайно много общего.

— У нас нет ничего общего. Ты убиваешь невинных.

— А ты никогда не убивал, чтобы выжить?

— Такое случалось, но...

— Убивал для получения власти?

— Невинных — никогда.

— А кто устанавливает их виновность или невинность?

— Они сами, своими собственными деяниями.

— А кто назначал тебя судьей, присяжными и палачом? Разве я не имел такого же права назначать самого себя на ту же роль, как и ты?

— Я никогда не убивал невинных! — Генри твердо стоял на своем, в то время как солнце разгоралось все ярче под его веками.

— Не бывает совершенно невинных. Или ты отрицаешь постулат вашей церкви о первородном грехе?

— Ты ведешь дискуссию как иезуит!

— Благодарю. Я столь же бессмертен, как и ты, Ричмонд. Я никогда не состарюсь, я никогда не умру, и я никогда не покину тебя.

Вампиры всегда были одинокими охотниками в отличие от людей, животных стадных. Для того чтобы выжить в человеческом мире, обитатель ночи не мог открыться человеку — те, которые имели несчастье так поступить, были мгновенно уничтожены тем ужасом, который сами же и пробуждали, — и эта двойственная природа проявляла себя постоянно в войне против самих себя. Но если он находил себе товарища среди себе подобных, такого, который не станет затевать смертельную схватку за владение территорией или просто из-за того...

— Нет!

Генри вскочил на ноги и рванулся вперед, во тьму, пытаясь скрыться от смертоносных лучей солнца. На полпути к выходу из парка ему удалось овладеть собой; он остановился, впившись пальцами в кору какого-то дерева, старого и сучковатого, но прожившего вдвое меньше, чем он сам, и заставил себя вернуться назад.

— Я жил с сознанием, что бессмертен, тысячи лет. — Тауфик продолжал рассказывать, не сомневаясь, что обитатель ночи слышит его. Он видел реакцию другой ка и выбирал соответствующие слова. — Быть может, я — единственный из всех, встречавшихся тебе в жизни, который может понять тебя, который знает, что тебе пришлось преодолеть. Который может принять тебя полностью, какой ты есть. Я тоже сталкивался с тем, что люди, которых я любил, старели и умирали.

Не желая того, Фицрой вслушивался в его слова, предвидя, как годы лишат его Вики, так же как отнимали ранее других.