Читать книгу "По ту сторону порабощающих нас иллюзий. Дзен-буддизм и психоанализ - Эрих Фромм"

Не вызывает сомнений, что идея полной трансформации бессознательного в сознательное в сравнении с общей задачей психоанализа является гораздо более радикальной. Причины этого понять несложно. Большинство людей западного мира не готовы пойти на такие затраты усилий, которых требует полное выявление бессознательного. Столь радикальная цель может быть принята лишь теми, кто придерживается определенной философской позиции. Нет смысла заниматься подробным ее описанием. Стоит лишь отметить, что эта позиция формулируется не в негативном аспекте как обеспечение отсутствия болезни, а в позитивном: достижение абсолютной гармонии, прямоты и ясности постижения мира, т. е. благополучия.

Невозможно охарактеризовать эту цель точнее, чем это сделал доктор Судзуки, определивший ее как «искусство жить». Данное понятие, как и другие ему подобные, обусловлено духовной гуманистической направленностью учений Будды, пророков, Иисуса Христа, Майстера Экхарта и таких личностей, как Блейк, Уолт Уитмен, Бэкки. Рассматривая понятие «искусство жить» вне этого контекста, мы лишаем его тем самым специфики и отождествляем его с тем, что в наши дни принято называть «счастьем». Гуманистическая направленность этих учений предполагает наличие основных этических установок, в том числе и в дзен-буддизме. Как ясно показал Судзуки, дзен ставит перед человеком задачу подавить в себе стремление к стяжательству, жажду славы или самолюбование, иными словами, преодолеть любые проявления алчности. Дзен подразумевает отказ человека от нарциссического самовосхваления и иллюзорного представления о собственном всемогуществе; с другой стороны, человек должен избавиться от желания подчиняться власти, решающей за него проблемы его бытия. Конечно, такая радикальная цель не является ориентиром для человека, желающего посредством выявления бессознательного избавиться от своего заболевания.

Однако было бы заблуждением считать, что подобная радикальная цель преодоления вытеснения никак не соприкасается с терапевтической задачей. Анализ и изменение характера пациента являются необходимым условием избавления от имеющихся симптомов и профилактики образования новых. Также очевидно и то, что без целостной модификации личности (т. е. более радикальной цели) невозможна коррекция какой-либо особенности невротического характера. Возможно, тот факт, что ставящиеся при лечении невротического характера цели по сути своей недостаточно радикальны, является причиной довольно скромных результатов лечения (что наиболее явным образом было выражено Фрейдом в его работе «Анализ: временно или постоянно?»). Может быть, достижение человеком благополучия, избавление его от тревоги и чувства опасности осуществимо лишь при постановке более глобальных целей. Стоит признать, что решение ограниченной терапевтической задачи невозможно до тех пор, пока эта задача не рассматривается как более широкая, гуманистическая по своей природе цель. Хотя возможно, что реализация локальной цели требует более ограниченных и менее трудоемких методов, чем достижение цели радикальной – «трансформации», которая оправдывает значительные затраты времени и сил, нужных для длительного анализа. Такое предположение подтверждается высказанной мыслью о том, что самое большее, на что способен человек, не пришедший к творческому состоянию – кульминации сатори, – это замещать свою врожденную предрасположенность к депрессии обыденностью, идолопоклонством, стремлением к разрушению, стяжательством, гордыней и т. п.

В случае если какой-либо из этих компенсационных механизмов перестает функционировать, возникает угроза здоровью. Но человеку достаточно изменить отношение к миру, обретя через разрешение внутреннего конфликта и преодоление отчуждения способность быть отзывчивым, непосредственно и творчески воспринимать действительность, чтобы избавиться от возможного заболевания. Если психоанализ способен помочь в этом человеку, он поможет ему обрести подлинное душевное здоровье. В противном случае он лишь станет основой усовершенствования компенсационных механизмов. Другими словами, человека можно «вылечить» от какого-либо симптома, тогда как «вылечить» его от невротического характера невозможно. Обращаясь с пациентом как с неодушевленным объектом, аналитик не способен его исцелить, ибо человек не является ни вещью[141], ни «историей болезни». Будучи связанным с пациентом ситуацией взаимопонимания и единения с ним, аналитик лишь может способствовать его пробуждению.

Но не могут ли натолкнуться наши рассуждения на возражения? Стоит ли говорить о столь радикальной задаче, как трансформация бессознательного в сознательное в практическом аспекте, если, как я отмечал, ее осуществление столь же затруднительно, как и достижение просветления? Не окажется ли чисто спекулятивной мысль о том, что надежды, возлагаемые на психоаналитическую терапию, могут оправдаться лишь при достижении радикальной цели?

Это возражение было бы уместным в случае, если не существовало бы другого выбора: либо достижение полной просветленности, либо ничто. Однако это не так. В дзене существует много стадий просветленности, высшей и определяющей среди которых является сатори. Однако, в моем понимании, пусть человек никогда и не достигнет сатори, но любое его переживание, являющееся хоть в какой-то мере шагом в этом направлении, уже само по себе является ценным. Однажды доктор Судзуки так проиллюстрировал этот аспект[142]: если, находясь в совершенно темной комнате, зажечь одну свечу, то темнота исчезнет и станет светлее. Если добавить к ней десять, сто или тысячу свечей, то с каждым разом комната будет становиться все светлее и светлее. Однако принципиальное изменение внесла первая свеча, которая уничтожила темноту.

Что же происходит при осуществлении аналитического процесса? Человек, приписывавший себе такие качества, как скромность, отвага и любовь, в первый раз в жизни ощущает внутри себя гордыню, трусость и ненависть. Это озарение может вызвать боль, однако оно открывает ему глаза, что делает его способным не наделять других теми качествами, которые он стремится подавить в себе. Далее он продолжает свой путь, ощущая себя сперва младенцем, ребенком, взрослым, преступником, сумасшедшим, святым, художником, мужчиной или женщиной; он все глубже проникает в собственное человеческое начало, в универсальную суть; ему приходится подавлять в себе все меньше переживаний, он раскрепощается, нуждаясь в переносе и церебрации все в меньшей и меньшей степени. Затем ему впервые оказывается доступным переживание того, как он видит свет или катящийся мяч или слышит музыку, проникаясь ею. Мало-помалу он осознает ложность представления о независимости собственного «я», которое он раньше рассматривал как некий объект, требующий охраны, заботы и спасения; это становится возможным благодаря тому, что он начинает ощущать свое единение с другими индивидами. Он поймет, что бесполезно искать ответ на главный вопрос, задаваемый жизнью, в обладании, в то время как следует становиться самим собой и быть им. По своей природе эти переживания всегда спонтанны и неожиданны, они не имеют интеллектуального наполнения. Однако, испытав их, человек ощущает с неведомой ему доселе силой чувство освобождения, собственной силы и умиротворения.