Читать книгу "Путь наименьшего сопротивления - Роберт Фритц"

Люди с подчинительно-противительной ориентацией пренебрегают актом признания: какой смысл признавать факт достижения результата, если ты считаешь, что он появился по счастливому стечению обстоятельств, а не как итог твоего труда. Ведь вряд ли вы будете ставить подпись под тем, что явилось по воле случая. Когда творите, вы – единственный человек, который способен объявить работу завершенной, потому что только вы можете определить, соответствует ли реальность вашему видению. Вспомните дебаты о колоризации черно-белых фильмов. Цвет меняет саму вселенную фильма. Возмущение киносообщества было не совсем понято в Конгрессе, где обсуждался закон о запрещении колоризации фильмов. Вопрос о том, кому принадлежит создаваемый деятелями искусства продукт, обрел особую важность. Если вы создаете произведение, которое удовлетворяет ваше видение о том, каким должно быть это произведение, тогда имеет ли кто-либо право менять его?

Поскольку завершение – важная часть творческого процесса, заявление о том, что произведение закончено, может быть вынесено только его создателем. Как можно определить, в какой момент картина уже готова? Это важный вопрос, поскольку в нее всегда можно внести еще какие-то штрихи. Вы определяете, что она завершена, когда решаете, что она удовлетворяет вашему видению. Иными словами, что текущая реальность соответствует вашему видению результата. Аналогичная ситуация возникает, когда вы пишете отчет. Как можно определить, что он готов? Поскольку в отчет всегда можно добавить детали или внести поправки, то определить, что он готов, можете только вы, признавая, что отчет соответствует вашему видению о нем.

Для людей с ориентацией на созидание решения такого рода очень важны. В последнее время модно считать, что следует избегать субъективизма. Однако принятие субъективных решений о статусе результатов, которые вы пытаетесь реализовать, – важная часть их сотворения. В одном остроумном эссе для журнала Time Чарльз Краутхаммер[39]заметил:

Возможно, самая глубокая причина нравственной неразберихи – само состояние языка. Язык выхолащивают, «очищая» его от моральных различий и делая нейтральным, свободным от оценочных суждений, «непредвзятым». И когда такое происходит, разговоры на нравственные темы становятся непростыми, моральные разграничения – невозможными, а нравоучения – непонятными. Проблема с размыванием моральных различий, даже когда оно осуществляется из лучших побуждений, состоит в том, что превращается в привычку. В привычку, которую все мы можем себе позволить, поскольку современная терпимость к подобным различиям уже никого не удивляет. Некоторые серьезные идеи используются настолько беспорядочно и в угоду столь разным целям, что они потеряли какую-либо силу. Слово «геноцид», например, стало использоваться для описания почти любого действия, воспринимаемого как несправедливое, – от войны во Вьетнаме до порнографии и контроля над рождаемостью в странах третьего мира. В итоге, как заместитель этого старого слова, появилось новое: «холокост». Но и оно проживет недолго, прежде чем будет затаскано. Недавно комментатор PBS, касаясь падения котировок на фондовой бирже, заговорил о финансовом холокосте. Ведущий даже не дрогнул.

Люди, придерживающиеся подчинительно-противительной ориентации, склонны избегать разграничений и суждений, чтобы минимизировать эмоции, вызываемые конфликтом. Для людей же с ориентацией на созидание оценки и суждения важны, а способность подмечать значимые различия – одно из условий для творческого процесса.

Осуждение суждений

Иногда я думаю, что Джордж Оруэлл действительно говорил дело. Хотя у нас и нет Большого Брата или полиции мысли, как и нет телеподсматривателей, следящих за разговорами, зато есть новояз. В зловещем пророчестве Оруэлла новояз был способом контроля над мышлением. Слова словам рознь. Если не проводить разграничения, тогда и определенные мысли будут немыслимы. Почитаем отрывок из эссе Оруэлла, написанного как приложение к роману «1984»:

Новояз должен был не только обеспечить знаковыми средствами мировоззрение и мыслительную деятельность приверженцев ангсоца [английского социализма], но и сделать невозможными любые иные течения мысли. Предполагалось, что когда новояз утвердится навеки, а старояз будет забыт, неортодоксальная, то есть чуждая ангсоцу, мысль, постольку поскольку она выражается в словах, станет буквально немыслимой. Лексика была сконструирована так, чтобы точно, а зачастую и весьма тонко выразить любое дозволенное значение, нужное члену партии, а кроме того, отсечь все остальные значения, равно как и возможности прийти к ним окольными путями. Это достигалось изобретением новых слов, но в основном исключением слов нежелательных и очищением оставшихся от неортодоксальных значений – по возможности от всех побочных значений[40].

В романе Оруэлла «1984» одним из методов манипулирования массами было изобретение новых слов, размывающих различия, и объявление вне закона слов, эти различия выявлявших. Добро пожаловать в современность! Теперь у нас есть новые слова, чье предназначение – размывать различия, а слова, в которых различия фиксировались, оказались фактически под запретом. Тенденция охватила все сферы жизни. Свидетельства тому повсюду: технический и бюрократический жаргоны, психоабракадабра, социоказуистика. На абсурдные формы, которые эта тенденция приобретает, указывает и Эдвин Ньюман в книгах Strictly Speaking («Строго говоря») и A Civil Tongue («Вежливый тон»), приводя ряд примеров. Так, в одном отчете для акционеров написано, что новые продукты отличаются «архитектурной конфигурацией панелей, повышающей атмосферостойкость». Бюрократ, перечислив меры предосторожности, которые были приняты для предотвращения ограблений служащих в дни зарплат, когда они снимают в банкоматах наличные, заявил: «Эти предосторожности представляются уместными в деле разубеждения людей с потенциалом проявления воровских намерений».

Но нигде эта тенденция не выглядела так глупо, как в идеологии нью-эйдж. В конце концов, можно понять, когда бюрократы изобретают слова, придающие простому видимость сложности. Так они пытаются показать свою важность. В нью-эйдж ситуация иная. Здесь мы сталкиваемся с коверканием слов ради коверкания. Существительные превращаются в глаголы, а глаголы, обозначающие действие, вычеркиваются. Пассивность наделяется новым смыслом: человек представляется не как субъект действия, а как его объект. Многие из последователей движения пытаются быть «каналом для получения и передачи опыта». (Звучит внушительно, не правда ли?!) Каким бы ни был опыт – духовным, психологическим или физическим, – «канальщики» действуют как ретрансляторные станции, передающие то, что «проходит через них», не пропуская через фильтр личного мнения. Одно из слов, которое ньюэйджеры объявили вне закона, – «убеждение». Если кто-то говорит извиняющимся тоном: «У меня сложилось убеждение, что…», это означает, что у человека сформировалось критическое мнение. Но оценивать что-то критически считается недопустимым, и фраза «У меня сложилось убеждение» как бы говорит, что в формировании убеждения его носитель не виноват.