Читать книгу "Варяг - Александр Мазин"

Третий, тот, что с топором, уже давно был на ногах и рубился с тремя кривичами.

Серега быстро огляделся. Из шести нурманов в состоянии активности остались только трое. Вооруженный топором – раз. Тот, что бился с Гораздом (теперь уже не только с Гораздом, а еще и с Драем),– два. И еще третий, что рубился сейчас аж с четырьмя. Правда, сразу было видно, что из этих четырех реально опасен для нурмана только Устах, прочие всего лишь путаются под ногами.

Серега остановился буквально на пару мгновений – перевести дух… И за этот ничтожный промежуток времени нурман с топором ухитрился разрубить бедро одному, развалить голову вместе со шлемом второму и отсечь правую кисть третьему кривичу. Третьего он тут же и прикончил бы, но Духарев опомнился и бросился на выручку.

Нурман бился классно! Он подхватил щит одного из кривичей и встречал им Серегин клинок так ловко, словно Духарев только по щиту и целил. Здоровенный топор нурмана летал, как бабочка, разбойник наседал, давил, страшно рычал, норовил прижать к какому-нибудь дереву. Но Духарев тоже не вчера родился, и напугать его рыком было трудновато. Да и бегать спиной вперед он не любил, поэтому пропускал нурмана мимо себя, заставляя разворачиваться и терять напор. Но всякий раз, когда клинок бесполезно скользил по наплечнику или отлетал назад, отброшенный щитом, у Сереги возникало отвратительное ощущение бессилия, невозможности уязвить противника.

Лунный свет пробивался между крон, отражался от снега, изрезанного четкими черными тенями ветвей. Хруст снега, звон металла, тяжелое дыхание…

«Когда ж ты, медведь, выдохнешься?» – думал Духарев, уворачиваясь и ускользая.

Но выдыхался он сам. Бились они уже не на утоптанной поляне, а в лесу, по колено в снегу, что существенно помогало нурману. Духарев был быстрее, и реакция у него была лучше, но опыт нурмана сводил эти преимущества на нет. Серегу поддерживала только мысль о том, что он в любой момент может прекратить бой и ретироваться. Вряд ли тяжеловооруженный противник сумеет его догнать…

И только Духарев подумал о том, чтобы смыться, как нурманов топор чиркнул его по ноге.

Чуточку задел, самым кончиком, но меховые штаны вспорол и мышцу на добрый сантиметр в глубину – тоже.

Боли Серега не почувствовал, зато теплую струйку, побежавшую по ноге,– ощутил. Сознание его сработало с потрясающей быстротой. Миг – и он уже валится на бок. Нурман, который знал, что попал, который учуял кровь, но оценить в темноте, насколько опасна рана словенина, не мог,– действовал привычно. Отшвырнул щит, хватил топор двумя руками и нанес удар, отразить который можно разве что танковой броней.

Но Серега и не собирался его отражать. Он просто откатился в сторону и ткнул мечом снизу вверх. Целил он в пах, под железную панцирную юбку, но в пах не попал, а полоснул остро отточенным лезвием изнутри по ляжке. Довольно глубоко полоснул, а отдергивая меч назад, резанул по второй ляжке, еще глубже,– быстро перекатился по снегу, вскочил.

Нурман, опустив топор, глядел вниз, туда, где его кровь черными каплями плавила снег. Духарев ждал.

Наконец нурман поднял голову, издал странный звук – будто всхлипнул… И с места, двумя ногами,– прыгнул на Серегу. Топор с шумом прошел сверху вниз – Духарев уклонился влево, увидел совсем рядом всклокоченную бороду, придавленную ремешком шлема,– и коротким движением, из-за уха, всадил острие меча прямо под этот ремешок. Воткнул, одновременно поворачиваясь, обходя нурмана сзади, уходя от возможного (последнего!) удара, сразу выдергивая меч из пробитой трахеи…

Нурман забулькал, сделал шажок вперед – и повалился в снег.

«Я его убил»,– подумал Духарев.

Эта мысль его особенно не взволновала. Он обтер клинок снегом, слепил большой плотный снежок, сунул в разрез, оставленный в штанах топором нурмана, и заковылял к лагерю.

Глава двенадцатая, в которой кулачные навыки Сереги Духарева получают заслуженное признание

Рана Сереги оказалась пустяковой, но крови он потерял много. В общем, по собственной глупости. Надо было сразу жгут наложить и перевязать, а Духарев ограничился снегом, да еще взялся помогать Сладе обрабатывать раненых… В общем, пока она сама не увидела, что у Сереги штанина мокнет от крови…

Легкие ранения, кроме Духарева, получили трое. Устах, Теша и кривич из челядников, которому отсекли пол-уха. Еще один кривич пострадал серьезнее: лишился руки. Погибли четверо. Серега считал: повезло. Он помнил, как его последний противник, нурман с топором, в считанные мгновения расправился с тремя. Горазд и Драй вдвоем завалили одного нурмана, самого молодого, а потом – вместе с Устахом – еще одного, последнего. Можно сказать: едва-едва одолели. Да и то лишь потому, что нурманы в самом начале схватки потеряли троих. Теперь Серега полагал, что понимает, отчего Горазд и остальные так не хотели начинать драку.

Однако очень скоро выяснилось, что понимать-то он понимает, но не до конца.

Серегину рану Слада зашила, прилепила сверху нашлепку из мха, забинтовала туго и отправилась помогать другим, оставив суженого отдыхать на бревнышке. Помощь пострадавшим оказывалась примерно такая же, как и Духареву. Зашить-перевязать. Малоприятная процедура, учитывая отсутствие обезболивающего. Особенно круто обошлись с потерявшим кисть – прижгли культю раскаленным железом. А парня, которому нурман вспорол живот, даже и лечить не стали, просто перерезали горло. Ясно, что не жилец.

Убитых сложили вместе: своих и врагов. Горазд отправил челядников рубить лесины: мертвых следовало как можно скорее предать огню, чтобы их призраки не докучали живым. Теша, правда, хотел, чтобы убитых нурманов не сожгли, а зарыли в землю. В отместку за убитого друга, Зубка. Но остальные сочли это слишком жестоким. Одно дело – надругаться над телом, другое – над духом. Тем более что закопанный в землю дух рано или поздно вырвется и начнет мстить. Нет уж, пусть летят нурмановы духи в свою Валхаллу, изольют там брагу забвения и не вспоминают более о своих земных убийцах.

Все вокруг суетились, складывали костер, обдирали убитых врагов, собирали в дорогу своих мертвых… Все трудились, даже легкораненные, только Духарев сидел один-одинешенек, голову повесив, прислушивался к боли в ноге и предавался грустным мыслям. Вот, дескать, он уже и бился вместе с ватажниками, и не хуже прочих бился, а все равно как чужой.

От этих «плодотворных» размышлений его оторвал скрип снега.

Серега поднял голову. Перед ним стоял Горазд.

А за спиной Горазда выстроилась вся ватажка: воины, слуги, челядники, чуть дальше – женщины. Отдельно от остальных – Слада. Из-за плеча девушки выглядывала довольная мордочка Мыша.

Горазд ждал.

Серега понял, чего ждет купец, и поднялся, поморщившись от боли в раненой ноге.

Тут Горазд Серегу по-настоящему удивил. Поклонился низко, в пояс, как Скольду и то не кланялся.

– Прости меня, витязь Серегей, за непочтенные слова, кои говорил тебе прежде! Не знал я, каков ты! Смеялся над кулачным твоим уменьем! Прости!