Читать книгу "Бох и Шельма - Борис Акунин"

– Куда тыкать? Пали! Пали, гад!

Теперь было не видно и брода – с плеском, с топотом его заполонила конница. Стрелы летели гуще прежнего, не высунешься. Никто из тарусцев и не высовывался, жались к мешкам, не поднимая голов. Только Сыч да злосчастный Яшка торчали на виду.

– На! Пали!

Мельник совал в руку раскаленную железку. Шельма не брал, мотал головой.

– Куда тыкать? Зубами загрызу! – взрычал Сыч. Ощеренный, всклокоченный, он показался Яшке страшнее татар.

Трясущимся пальцем Шельма показал на запальную дырку.

Сыч качнулся. Ему в середину груди с хрустом вонзилась хвостатая штуковина. Но мельник не упал, а, по-прежнему таща за собой Яшку, шагнул к бомбасте и сунул кочергой в засыпанное черным прахом отверстие.

В ушах у Шельмы что-то лопнуло. По спине будто стукнуло большущей лопатой.

Это он, сшибленный могучей силой, ударился о землю. В глазах побелело от густого дыма. И стало тихо. Как в могиле.

Оглох.

Близко, всего в шаге, навзничь лежал Сыч. Из-под закрытого глаза у него торчала еще одна стрела.

Но второй глаз вдруг открылся. Сыч рывком сел. Посмотрел единственным оком на Яшку.

Шевельнулись губы:

– Вставай, гад! За мной!

– На что я тебе? Пусти!

Но сильная рука снова ухватила Яшку за шиворот. Поволокла куда-то через сизую тучу.

Мельника шатало. Зажатая в другой руке кочерга прочерчивала во мгле огненные зигзаги. Кончик задел Шельму по ноге. Яшка взвизгнул, вырвался, отскочил.

И Сыч, слава-те-господи, пропал в пахучем тумане.

Снова жахнуло. Грохота Яшка не услышал, но от воздушного удара качнулся.

И еще.

И еще.

А потом уже ничего не было. Оглушенный, ошалевший, Шельма еле держался на ногах, хлопал глазами. Вокруг был дым, только дым.

Но дунул ветерок, и пелена проредилась.

Оказалось, Яшка стоит один-одинешенек. Дружинников с ополченцами не видать – спрятались за утыканным стрелами мешочным валом. Тяжелые пушки валяются разбросанные и перевернутые. Под крайней, придавленный, лежит неподвижный Сыч. Кочерга отлетела Яшке прямо под ноги, как только сызнова не обожгла. Но удивительней всего, что куда-то подевались все татары.

В воде лежали темные кучи и кучки. На том берегу – тела и лошадиные туши. Край рощи был весь ободранный: ветки переломаны, кора висит клочьями, многие молодые дубки перешиблены. По-над бродом витают серые облачка еще не совсем рассеявшегося дыма.

…Сзади кто-то дотронулся до Шельминого плеча – он чуть не подпрыгнул.

Щука, подручный Сыча. Глаза выпученные.

– Яков, это всё ты? – беззвучно проговорили губы. Перст дрожал, указывал на побоище.

– Где татары? – спросил Яшка.

– А?

Тоже глухой.

– Татары где? Татары!

– Татары? Убегли. Пушек твоих напугались. А Федорыч где?

– Прилягу я, – слабым, неслышным самому себе голосом пролепетал Шельма. – Мотает меня что-то…

И осел на корточки. Ноги больше не держали. Так же мягко повалился набок. В висках стучало, перед глазами крутились желтые колеса.

Провалитесь вы с вашими битвами. А не хотите – сам провалюсь.

И провалился.

* * *

Падал на жесткое, а очнулся на мягком. Кто-то переложил обеспамятевшего Яшку на мешки с травой, пристроил под голову свернутую попону, заботливо укрыл плащом.

Шельма открыл глаза, помигал, вспоминая, где он и что.

Вспомнил. Сел.

На траве в ряд лежали убитые тарусцы, десятка полтора. Князь – отдельно, на телеге, с благочестиво сложенными на груди руками, красивый и строгий. Татарская стрела угодила ему меж стальных пластин, прямо в сердце, так что смерть была мгновенной, и черты не исказились.

Половина оставшихся были ранены – стрелы сыпались так густо, что доставали и в укрытии.

Не успел Яшка оглядеться, как кто-то крикнул:

– Пушкарь опамятовал!

Слышно было глухо, словно через шерсть. Уши еще не оправились от великого грохота.

Шельму обступили.

– Что делать, пушкарь?

Он не столько расслышал, сколько догадался.

– Ноги уносить. Сейчас опомнятся, вернутся – килтык нам всем, – гулко ответил Яшка.

– А? Что он?

И они все тоже оглохли.

– Чесать отсюда надо! Того и гляди татары вернутся, а палить больше не из чего! – Для наглядности он показал на перевернутые бомбасты. – Были пушки, да все вышли!

– Ааа, – протянул Щука. Заорал остальным: – И то! Как мы сами-то не сдумали?

Все побежали – но не прочь от воды, а наоборот, к бомбастам. Навалились, стали укладывать их на места. Кто-то кинулся собирать камни для заряда, другие катили бочонок с прахом.

Ох и дурной же народ! Неужто им мало? Да пропадите вы пропадом!

И Шельма побежал к деревьям. Вскочил на коня, ударил каблуками.

По берегу во весь опор гнал один из дозорных, размахивал снятым шлемом, что-то орал.

Яшка натянул поводья. Понятно: сражение проиграно. Но, прежде чем улепетывать, хорошо бы узнать, в какую сторону бежит войско, – и самому повернуть наособицу.

Дружинник подлетел ближе, и Яшка прочел по губам невероятное:

– Бегут татаре! Бегут! Наш засадный полк по ним ударил! Все поле мертвыми завале…

Тут дозорный увидал, что здесь оба берега – и этот, а пуще того другой – тоже покрыты телами.

– Эвона как у вас… То-то грохотало по-над водой… Ишь, татарвы сколько положили… Ну, у вас тут сеча хуже, чем там, была. – И вскрикнул, посмотрев на телегу: – Ох, князюшка наш! Убит?

Шельма кивнул. Не мог охватить рассудком: как это – русские Орду побили? Разве такое бывает?

– А Бойка где?

– Тоже.

– И мельник?

– И мельник.

Воин перекрестился.

– Значит, теперь ты главный? Что делать велишь? К великому князю скакать, доложить?

– Давай, – равнодушно сказал Шельма.

Ныне, когда бежать-спасаться стало незачем, из него разом будто ушла вся сила. Он зашатался в седле, с трудом слез. Согнулся пополам, густо протошнился. Пал на четвереньки, отполз насколько смог. Свернулся калачиком, подрожал немного и уснул, теперь надолго.