Читать книгу "Девять месяцев из жизни - Риза Грин"

– Я притащила его сюда, чтобы было с кем поболтать, кроме вас и людей, которых я вижу на работе каждый божий день. Но он ведь душка, правда? А что он умеет делать языком!

Эндрю забывает про баррикаду и гневно хлопает ладонями по столу.

– Я обязательно должен это слушать? – говорит он. Стейси делает молниеносное движение, хватает пирожок с крабами и кидает его себе в рот. Стейси у нас шустрая девочка.

– Эй! – опять кричит Эндрю, сверкая глазами. Стейси театрально воздымает руки, изображая полную невиновность.

– Я не виновата, что ты такой предсказуемый, – говорит она. – Ой, смотрите, вон Лиз Херли пришла! – Эндрю крутит головой, а Стейси хватает с подноса кусочек мяса и, задушевно улыбаясь, встает из-за стола. – Даже слишком легко.

До Эндрю наконец доходит, и он уже ничего не говорит, он рычит.

– Ты уходишь? – спрашиваю я.

– Ага. Тодд на эти выходные забирает ребенка, а няня может только до часа.

Эндрю тупо смотрит то на меня, то на нее.

– Ребенка? Какого ребенка? – говорит он. Мы не обращаем на него никакого внимания.

– Я надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, – говорю я.

– Я тебе уже говорила, – говорит она. – Все под контролем.

На следующее утро после вечеринки я понимаю: этот день – явно не мой. Плохой день. Бог с ним, если бы он выдался плохим из-за того, что у меня жуткое похмелье и мигрень, но ведь мы все знаем, что вчера мои отношения с алкоголем ограничились вдыханием винных паров из унитаза, в который блевала Тик. Нет. Это плохой день, потому что я чувствую себя жирной тушей с геморроем. Вокруг ходят красивые тощие тетки в красивых вечерних платьях в облипочку, а я как корова. И я знаю, что единственный способ разделаться с этим ощущением – это забыться в хорошем магазине. Есть ведь счастливые люди, которые борются с депрессией с помощью обжорства, пробежки по парку или излияний в дневник; единственная терапия, которая действует на меня, – операции с кредитной карточкой.

Разумеется, этой проблемой, как и всеми остальными, я обязана маме. Она все время работала, и у нее не было ни времени, ни желания печь мне булочки-пирожки. Когда я приходила из школы, расстроенная своими детскими неприятностями, она никогда не предлагала мне заесть переживания чем-нибудь вкусненьким. Никогда. Обычно это происходило так: «Бедная, как ты расстроилась. Давай пойдем купим тебе новые туфли. Тебе сразу станет лучше». После чего мы прыгали в машину и ехали в какой-нибудь большой магазин, а когда отец приходил домой, тщательно прятали от него покупки.

Впрочем, она была права: мне всегда становилось лучше. Как можно оставаться в плохом настроении, если завтра идешь в школу в чем-нибудь новеньком? Тем не менее вы видите, как эта родительская стратегия привела меня к полномасштабной взрослой проблеме. Особенно в том, что касается укрывания покупок от того, кто за них платит.

В общем, когда я вчера ездила на Беверли-драйв за лифчиком без лямок, я случайно оказалась около «Горошины в стручке» и увидела в витрине огромную надпись «Сезонная распродажа» и с тех пор только о ней и думала. Все утро я уговаривала себя и призывала к здравому смыслу: зачем покупать новые шмотки, если носить я их буду всего три месяца? Но моя машина сама подъехала к магазину, остановилась и выкинула меня перед дверью, где я и стою теперь, трепеща, как наркоман в предвкушении дозы.

Я потрачу не больше трех сотен.

Я вхожу внутрь и тут же понимаю, что дело плохо. Брючки, которые в мой последний приход стоили сто пятьдесят баксов, теперь идут за тридцать пять. Свитера – со скидкой 75%. И разумеется, свежеприбывшая весенняя коллекция, а в ней есть чудные, чудные капри от «Чайкенс», которые я хочу, и бежевые, и серенькие.

Продавщица обнаруживает меня, когда у меня на руке уже висит несколько вещей. Моя старая добрая подруга Шерри.

– Здравствуйте, – говорит она. – Я надеялась, что вы зайдете на распродажу!

Еще бы, думаю я. Конечно, надеялась.

– Я смотрю, вы уже нашли «Чайкенс». Мы только что получили прекрасные вещи. Кстати, вы прекрасно выглядите. Какой у вас срок – месяцев восемь?

О-о-о. Не надо так. Это жестоко.

– Нет, – говорю я, стараясь не заплакать. – Седьмой только начался.

Шерри жалобно попискивает, прекрасно понимая, что никаких комиссионных она от меня сегодня не дождется. Но она не знает, с кем имеет дело. Возможно, своим глупым вопросом она даже облегчила свою участь.

– Послушайте, – говорю я, стараясь, чтобы это звучало так же враждебно, как я себя чувствую. – Буду с вами откровенна. У меня сегодня тяжелый день, и я хочу все сделать сама. Вопрос не в вас – я сделаю покупку и оставлю комиссионные, но я совсем не в настроении с кем-либо общаться.

– Без проблем, – говорит Шерри, вся такая улыбчивая и понимающая, как будто слышала это уже тысячу раз. – Я прекрасно понимаю. У всех у нас бывают плохие дни. Если я понадоблюсь, я буду у кассы.

Bay. Держит удар. Мне приходит в голову, что такие ситуации обязательно должны быть упомянуты в инструкции для персонала. Если покупательница просит оставить ее одну, делайте, как она говорит, но не принимайте это на свой счет. Постарайтесь понять, что у нее, возможно, впервые появился геморрой или вполне объяснимый упадок духа. Боже мой. У них тут гении работают, в этой «Горошине в стручке».

Предоставленная наконец самой себе, я тащу охапки одежды в примерочную, уверяя себя, что на самом деле я не собираюсь их покупать, а просто хочу их примерить, чтобы посмотреть, как они будут смотреться. Но только я собираюсь задернуть шторку, как из соседней примерочной появляется женщина в моих джинсах «Севен». И вы, надеюсь, понимаете, что теперь я по всем законам обязана провести расследование и посмотреть, как я по сравнению с ней выгляжу. По сравнению с ней я выгляжу как слон. Она маленькая и тоненькая, живота практически не видно. На вид – месяца четыре. Салага. Ладно, думаю я. У меня преимущество в три месяца. Это греет душу.

Салага видит, что я на нее смотрю, и начинает боевые действия.

– Вам не кажется, что они маловаты? – спрашивает она.

Хм-м. Сильно, но мимо. Впрочем, для начала прекрасно.

– Нет, – говорю я. – Они на вас прекрасно сидят.

– Потому что это размер S, и я боюсь, они мне скоро будут малы.

Я гляжу на нее с ностальгической улыбкой, вспоминая первые четыре месяца беременности, и решаю поделиться с юной протеже своей мудростью.

– У меня есть такие, – говорю я. – И я помню, когда я покупала их, S сидели прекрасно, но я сразу решила купить и S, и М и не ошиблась. Я очень рада, что я взяла М, потому что S на меня уже не влезают. У вас какой месяц, четвертый, наверное? – Она выглядит несколько озадаченно, и мне остается надеяться, что я не слишком ошиблась. Я веду честную игру, клянусь вам.