Читать книгу "Серебряный ветер - Линда Кук"

— Ты так проголодался?

— Конечно, мы как следует поедим и как следует выспимся, и наутро будем готовы достойно встретить все, что преподнесет нам судьба.

Аделина метнула взгляд в сторону кровати. Чтобы съесть все, что было на блюде, надо жевать полночи. Время ее истекало. Скоро его хватит лишь на то, чтобы усыпить Симона. Гарольд должен успеть вывезти бесчувственного мужа из крепости, пока не взойдет солнце.

— Ты не хочешь запереть дверь на засов? — спросила она.

Симон посмотрел в сторону двери и нахмурился.

— Ребята могут еще поесть принести.

— Откуда такая прожорливость, Симон?

Тэлброк пододвинул к себе тарелку и внимательно посмотрел на еду.

— Пожалуй что хватит. — Симон встал и улыбнулся. — Запру дверь, если ты того хочешь.

Он вернулся и взял не ту чашу. Аделина взяла оставшуюся, поднесла к губам и одарила бортик долгим поцелуем, после чего пододвинула чашу мужу. Симон растерянно посмотрел на нее и проделал с предложенной чашей ту же операцию, после чего пододвинул ей:

— Пей до дна, любовь моя.

Аделина вышла из-за стола и встала на ярко освещенном пятачке возле огня.

— Иди ко мне, муж мой, — сказала она, протянув к Симону руки, — подойди и люби меня. Не бойся за меня!

Он посмотрел на нее поверх края поднятой чаши и поставил медовый напиток на стол, не отхлебнув ни капли.

— Ты испытываешь мое терпение, — пробормотал он, — если ты попросишь еще раз, моей решимости придет конец.

— Я прошу тебя, — сказала она и скинула верхнее платье. Туника ее была сшита из тончайшей шерсти. Свет пронизывал ее, и сквозь зеленую дымку просматривалась льняная рубашка и очертания тела под ней.

Симон оказался рядом с ней в одно мгновение и, подняв на руки, понес к распахнутой постели.

— Ты уверена, что хочешь этого? — спросил он, прежде чем опустить жену на кровать.

— Да! О, да!

Медленно, растягивая удовольствие, будто у них и в самом деле впереди была целая ночь, он начал выплетать шелковые ленты из ее кос, рассыпая по подушке во все стороны от ее лица сияющие завитки.

— Ты — солнце, а волосы твои — его лучи. Аделина коснулась темной щетины на его щеке.

— А ваша чернота, милорд, дарит мне больше тепла, чем могло бы подарить солнце.

Симон перехватил ее руку и поцеловал жилку на запястье, там, где бился пульс.

— Тебе не нужна туника, — сказал он.

— Нет.

— Тогда сними ее.

Он отстранился и стал смотреть на нее, и глаза его в свете костра казались отлитыми из расплавленного золота. Когда Аделина вытащила из-под себя тунику и прикрыла ею рубашку на груди, он протянул руку, требуя, чтобы она отдала ему свою одежду.

Аделина села и подтянула колени к груди. Теперь от жаркого золота его взгляда тело ее защищала лишь тонкая рубашка. Она вложила зеленую тунику в его протянутую руку.

— А тебе нужна одежда? — спросила она.

Он отложил ее тунику в сторону и улыбнулся.

— Нет, миледи. Вы можете ее снять.

— Ты должен.

— Нет, ты должна. — Он улыбнулся шире. — Это несправедливо, не так ли?

— Нет, не справедливо.

— Обещаю, тебе понравится.

Она видела его тело много раз за те две с лишним недели, что они жили, блюдя целомудрие. Сегодня каждый мускул, каждая мышца его тела была для нее открытием. Он показал ей, что прикосновения к его телу могут дарить ей удовольствие, и она нашла ощущения новыми и яркими.

Симон помог ей развязать пояс у себя на бедрах и повел ее ладони вниз, чтобы она почувствовала на ладонях тяжесть егоплоти.

— Скажи мне, чего ты хочешь, — велел он.

— Всего, — выдохнула она.

Он привлек ее к себе и стал ласкать так умело, что в считанные минуты она оказалась там, где уже побывала днем. И вновь Аделина почувствовала, что мир меркнет. В тех краях, куда вел ее Симон, существовал лишь он один, он да еще огонь, свет костра, что горел возле их постели.

— А сейчас, — сказал Симон, перекатив ее на себя в тот момент, когда она приготовилась направить его внутрь себя, — возьми меня так, как ты хочешь. — Он пошевелился под ней и улыбнулся, когда она едва не вскрикнула от восторга. — Потише, — сказал он, — у нас впереди целая ночь.

Малиновое сияние, что видела Аделина вокруг него, сделалось ярче, она закрыла глаза, но свет не померк, из малинового он стал почти белым. Симон приподнялся, встречая ее, и в тот момент, когда свет стал нестерпимым, а жар и восторг достигли апогея, крепко-крепко прижал к груди.

Когда Аделина открыла глаза, голова ее покоилась у него на плече, а на столе — холодным маяком посреди великолепия огня — стояла серебряная чаша, которую она должна была уговорить его выпить.

— Ты плачешь? — спросил Симон. — Я был идиотом, согласившись на это.

— Я плачу от радости.

Было мгновение, когда она увидела нечто большее, чем понимание, в его глазах. Симон поцеловал ее в губы и встал с постели.

— Хочешь пить?

— Да, — сказала она.

Когда он подошел к столу, у нее, должны быть, от тепла, на глаза вновь навернулись слезы. Она зажмурилась в надежде, что они исчезнут, и когда он вернулся с двумя чашами, выбрала ту, что была почти пуста. Он сел рядом и стал пить из другой, затем принес кувшин и подлил ей еще меда. Потом Симон лег рядом и стал гладить ее лицо, пока она смотрела на него.

Он больше не разговаривал с ней. Когда Аделина открыла глаза в следующий раз, он все продолжал сидеть на краю постели и смотреть в огонь. «Когда, интересно, сонное зелье одолеет его?» — успела подумать Аделина, прежде чем ее сморил сон.

Глава 26

Ей снилось, что Симон покидает ее навсегда, что он чуть отодвинул теплое покрывало, чтобы поцеловать ее в висок, прежде чем выйти из дома на залитый солнцем и продуваемый холодным ветром двор замка.

Аделину разбудило собственное сердцебиение. Как ужаленная она вскочила, откинув теплое одеяло. Симона рядом не было. Значит, это был не сон. Он ушел, оставив ее досыпать.

Она подбежала к двери. Засов был, естественно, отодвинут. Она толкнула дверь, но та не поддалась. Еще раз, потом еще — все бесполезно.

Аделина медленно сползла по стене. Теперь она поняла, зачем понадобилось столько дров, еды и воды. Он готовил ее к долгому заключению.

За дверью она слышала голос Симона, ржание его коня.

— Симон, — закричала она, — я не могу выбраться. Симон!

Всадник проскакал мимо двери, затем стук копыт постепенно стих. На крики ее так никто и не отозвался.