Читать книгу "Крутые парни - Евгений Сухов"

В такой обстановке питерские и московские авторитеты обратили свои взоры на тридцатилетнего Михаила Валерьяновича Степашко по кличке Пузырь.

Пузырь сумел сохранить костяк прежней банды, и за время траура его новые подопечные научились заглядывать ему в рот и спешили предугадать любое желание. Такое верноподданничество осиротелой братвы не доставляло радости лидерам других группировок, и они старались избегать встреч с Пузырем.

Однако часть банды Стреляного, отказываясь верить в удачу и везение нового лидера, разбежалась по различным группировкам. Пузырь никого не уговаривал. Но те, кто хорошо знал его, не сомневались в том, что он сполна рассчитается за это недоверие.

Законные в Москве были осведомлены и о том, что в течение последних двадцати дней Пузырь трижды приглашал петербургских лидеров на переговоры за «круглым столом», где предлагал решить все возникшие разногласия, а затем сообща выбрать смотрящего города. Но его приглашения оставались без ответа, каждый из лидеров поглядывал на собственную братву и видел себя правителем Санкт-Петербурга.

По субботам Пузырь вместе со своими друзьями традиционно проводил время с девочками. А по будням они работали на него у гостиницы «Астория», заставляя прижимистых, но нетвердых в делах покупной любви иностранцев расплачиваться за нее твердой валютой.

День, когда путаны обязаны были трудиться за идею, то есть обслуживать задарма его самого, приятелей, а также почетных гостей, он называл «субботником».

Пузырь отобрал с десяток девиц с монашеским обличьем. Они бросали на него кроткие взгляды, а он рядом с ними ощущал себя завоевателем, вторгшимся в обитель «христовых невест», так что им ничего другого не оставалось, как подарить свою честь доблестным воителям, дабы сохранить себя для дальнейших молитв.

Кроткие «голубицы» удовлетворяли любое желание каждого из гостей, сочетая с необыкновенным мастерством как преданность бессловесных рабынь, так и мудрость гейш, обладающих даром поддерживать во время трапезы благоприятную для пищеварения атмосферу.

Для приятного уединения Пузырь выбрал хрупкое создание семнадцати лет от роду и росточком с ноготок. Куколка – известная на весь Санкт-Петербург дорогая проститутка – считалась профессионалкой в своем деле, а ее «рабочий» стаж уже насчитывал что-то около четырех лет. Рядом с ней Пузырь ощущал себя Ильей Муромцем. А немного позже он убедился, что в присказке относительно золотника, который мал, да дорог, таится глубокий смысл.

Куколка раздела и уложила Пузыря в постель сама. Он и опомниться не успел, как она – нагая, с распущенными по спине волосами цвета спелой пшеницы – оказалась верхом на его пузце. Легкая, воздушная и вездесущая. Сначала она повалилась на него и впилась в губы, а потом сползла вниз и принялась облизывать его соски и живот. Пузырь возбудился. Она схватила член и, теребя его нежными пальчиками, склонилась и взяла в рот головку его уже затвердевшего копья. Когда она начала ласкать языком уздечку, Пузырь живо вообразил, что может ощущать космонавт в состоянии невесомости. Он уже готов был выполнить «спуск», но она приподнялась и, схватив обеими руками теперь уже по-настоящему гигантский фаллос, поместила его одним махом в свое влажное и плотное лоно. Пузырь замычал, когда Куколка быстро-быстро стала подниматься и опускаться. Он уже ощущал себя не Ильей Муромцем, а разнузданным Соловьем-разбойником. Ничего подобного он раньше не испытывал. Правильно говорят, что женщины уважают лишь грубую силу, пронеслось в голове. Ну, держись, наездница! Дальше он имел ее, как хотел, и всякий раз она извивалась в судорогах, стонала, металась… и умоляла повторить все с самого начала.

В субботу он, как говорится, предавался излишествам, перебрал спиртного и теперь, воскресным утром, валялся пластом. Стоило лишь пошевелиться, как сразу накатывала дурнота.

Короткие и резкие звонки ударили по перепонкам автоматной очередью. Междугородный, будь он неладен! Кто же это? Свои знают, что в воскресенье его можно беспокоить лишь после полудня.

– Слушаю, – бросил он в трубку, собравшись с силами.

– Я разговариваю с Михаилом Валерьяновичем Степашко?

Голова прояснилась мгновенно. Так к нему обращались только в отделении милиции, прежде чем защелкнуть на запястьях «браслеты». Он привык к своему погонялу, а привычка, как известно, вторая натура.

– Предположим. А ты кто такой?

– А я Варяг.

– Варяг?! – Пузырь задержал дыхание.

– Он самый! Нам нужно встретиться и кое о чем поговорить. Сегодня воскресенье. В понедельник приезжай в Тверь. Я тебя буду ждать в шесть вечера в ресторане речного вокзала. Вот пока и все. Да, вот еще! Тебе привет от Трубача! Ну, будь здоров.

Послышались короткие гудки. Пузырь положил трубку на рычаг.

Глава 45

Михаил Степашко, он же Пузырь, с Трубачом познакомился в известной московской тюрьме, куда угодил за вымогательство и рэкет. Смотрящим по тюрьме в то время был Трубач. Ему полагалась отдельная камера, он свободно расхаживал по длинному тюремному коридору в мягких тапочках и теплых трениках, с воли бесперебойно поступал грев, а на столе, кроме марочного коньяка и пшеничной водки, не переводились консервированные ананасы, до которых Трубач был большой охотник.

Вольготно жилось ему в тюрьме.

Ни для кого не являлось секретом, что Трубач был одним из тех, с кем начальник тюрьмы советовался по многим вопросам, в том числе и о судьбе некоторых арестантов. Этот тандем определял политику казенного дома. Зэки знали, что порой Трубач покидал камеру и где-то на окраине Москвы в компании с красивыми девушками предавался пьяному разгулу, стараясь хотя бы так скрасить бесцветное тюремное существование. Правда, потом пару дней он отлеживался, избавляясь от похмельного синдрома при помощи родного «Жигулевского» пива.

В эту тюрьму Трубач попал не случайно – таково было решение воровского сходняка. В последние годы там правил беспредел, и даже обычная «прописка» молодняка нередко принимала форму издевательства и заканчивалась для новичка трагически. Хуже всего было то, что первоходки сумели навязать тюрьме свой порядок. Здесь главенствовал сильнейший, а это было не по понятиям. Наглые, физически крепкие ребята посмели взять на себя роль присяжных и сурово судили новичков даже за невинные проступки.

Воры в законе всполошились лишь тогда, когда зараза беспредела этой тюрьмы перекинулась на другие тюрьмы – она стала одной из главных поставщиц петухов. В зонах для опущенных теперь отводились не углы около входа, как было прежде, а строились бараки. Кроме того, петухи-опущенные попадали в касту «отверженных» задолго до того, как им разъясняли тюремные традиции, а это опять было не по понятиям.

Петухов согнали в «пресс-хаты» – самая страшная выдумка тюрьмы. Угроза попасть в такую камеру развязывала язык самому дерзкому. В жерновах беспредела гибла молодежь, которая со временем должна была перенять традиции законников.

Этого воры в законе больше терпеть не могли – в «крытки» и зоны были направлены крепкие смотрящие и положенцы, которым давались неограниченные полномочия сходняка.